Книга Жребий вечности - Богдан Сушинский

– Так что… неужели действительно ходят слухи о моей причастности к заговору против фюрера? – не удержался Роммель от вопроса, который намеревался задать лишь в самом конце встречи.

– Упорные, господин фельдмаршал. Иногда создается впечатление, будто есть люди, которым очень хочется, чтобы ни на Западном фронте, ни в «Вольфшанце» никто ни на минуту не забыл, что вы все еще на свободе.

«Вот оно как оборачивается! – проскрипел зубами Роммель. – Полковник прав. Опасности фронта ничто в сравнении со страхом, который преследует тебя в виде висельничной петли на крючьях Плетцензее».

– Но, очевидно, это всего лишь маневры. Гитлер не решится. Мы, африканские легионеры, уверены в этом, – несколько запоздало попытался успокоить командующего полковник. Однако фельдмаршал воспринял его слова с мрачной улыбкой обреченного, давно сумевшего презреть и собственный страх, и собственную обреченность.

– Верю в вашу преданность, полковник.

– Преданность всех африканских легионеров. И если вы прикажете…

«В том-то и дело, что не прикажу. Не хватит силы воли».

– И все же вернемся на борт линкора «Барбаросса», полковник. Существует нечто такое, что претит вам возвращаться в своих воспоминаниях на борт этого корабля?

– Там я чуть было не погиб. Но это не повод.

– Не повод, полковник. Где мы только чуть было не погибли. Весь фокус в том, что на борту «Барбароссы» находилось наше будущее. Как в планах «Барбаросса» – будущее рейха. Вы не забыли, где покоятся контейнеры с драгоценностями? Хорошо запомнили эти места?

Роммель мельком взглянул на дверь. Когда речь шла о сокровищах, он не доверял никому. Даже африканским маскам на стенах своего кабинета. Ибо кто знает, какие духи вселились в них.

– Единственная карта находится у оберштурмбаннфюрера фон Шмидта. У меня есть копия. Но без указания примет. А по системе координат район получается довольно обширным.

– Оберштурмбаннфюрер Шмидт предал меня.

– Мне это понятно было еще на линкоре. Тем не менее вы – фельдмаршал и можете приказать.

– Не могу. Карту он отдаст только Гиммлеру.

– А ведь был офицером вашего Африканского корпуса… – угрюмо осудил его Крон.

– Этот человек никогда не был африканским легионером. Никогда! Я могу заявить об этом под присягой на Библии. Предатель недостоин именоваться легионером Роммеля. Поэтому все надежды мои связаны с вами, полковник Крон.

– Во мне можете не сомневаться. Просто раньше, после моего доклада, вы никогда не говорили со мной на эту тему.

– Не до того было. Кроме того, честно признаюсь, я еще рассчитывал на Шмидта. В какой-то степени… рассчитывал. Но сейчас самое время вспомнить о сокровищах. Как только кончится война, о них вдруг вспомнят сотни людей, которые хоть когда-либо хоть что-либо слышали о таковых. Сознаете это, полковник?

– Начнутся маневры, тут все ясно. Но кроме меня, Шмидта, капитана корабля и еще лейтенанта Кремпке вряд ли кто-нибудь сумеет привести водолазов к этой отмели.

– А штурман?

– Наутро нас вновь обстреляли, и он погиб. И если учесть, что оберштурмбаннфюрер и Кремпке – люди Гиммлера…

– Кремпке – нет. Но и нам он тоже не понадобится.

– Боюсь, что когда закончится война, Гиммлеру будет не до сокровищ. Мы-то с вами солдаты. А Гиммлер со своими эсэсовцами из «Мертвой головы» – военный преступник, на совести которого концлагеря и газовые камеры. Лондонского радио вы наслушались и без меня. А тем временем до окончания войны осталось три-четыре месяца – не больше…

– Не будем сейчас об этом.

– Что от меня требуется, господин фельдмаршал? – поднялся со своего кресла полковник, однако Роммель жестом усадил его обратно.

Служанке было за пятьдесят, и она явно выглядела ровесницей фельдмаршала, но по тому, как она игриво поводила все еще нерасполневшими бедрами и выпячивала не утратившую своей былой задиристости грудь, полковник мог определить, что возраст в их отношениях с хозяином поместья никакой роли не играет. Или, во всяком случае, они стараются не придавать ему никакого значения. Их чувства и связи освящены самой жизнью и, вполне возможно, зарождались еще в сладких мечтаниях детства.

На подносе покоилась бутылка французского коньяку, а в чашках дымился ароматный кофе, оставшийся, очевидно, еще от египетских припасов Роммеля. Чудная домашняя идиллия, которой Крон по-доброму позавидовал: ему бы познать такую, хотя бы на склоне лет.

Когда женщина уходила, Эрвин не удержался и провел ладонью по бедру. Причем постарался сделать это так, чтобы полковник не заметил.

– За ваше выздоровление, – молвил Крон, мгновенно овладев бутылкой и лично, вместо служанки и хозяина, наполнив рюмки.

– За Корсику. Я несправедлив?

Они выпили, закусили бутербродами с ветчиной, и полковник вновь задал вопрос, на который так и не получил ответа.

– Так все же, что от меня требуется, господин фельдмаршал? Вы так и не ответили на мой вопрос.

– Уцелеть.

– И все?

– И все.

– Ну, если германский бог войны решит, что я все еще не достоин Валгаллы…

– Прекратить, полковник, – в голосе Роммеля зазвучали полководческие нотки, так хорошо знакомые в их Африканском корпусе всякому офицеру, вплоть до взводных. – Я требую уцелеть. Любой ценой.

– Но, видите ли…

– Это приказ.

– Есть, господин фельдмаршал.

– Не мне нужны эти сокровища. Они пойдут на создание новой армии, создание основ Четвертого рейха. И создавать эту армию выпадет нам с вами.

Роммель сам наполнил рюмки и помутневшим взглядом обвел стены комнаты. Как солдат, оставшийся без патронов, – стены своего окруженного, а потому обреченного дота.

– Если вы окажетесь в плену у англичан раньше, нежели там окажется весь ваш штаб, – лично я, ваш командующий, сумею простить вам это.

– Для легионера Роммеля это важно, – без какого-либо заискивания молвил полковник.

Это была правда. Легионеры из Африканского корпуса любили своего командующего той странной солдатской любовью, которую невозможно было разрушить, даже когда они видели, что фельдмаршал посылает их на верную гибель. Потому что знали: сам он много раз оказывался точно в таких же ситуациях и на таких участках фронта, на каких командующий не должен был оказываться.

– Куда бы ни забросила вас судьба, ровно через полгода после окончания войны вы сделаете все мыслимое, чтобы при первой же возможности оказаться рядом со мной. Я буду ждать, я буду рассчитывать на вас.

– Я всегда придерживался девиза Генриха Саксонского: «Приказ должен быть выполнен!»

– Сами извлечь наши сокровища вы не сумеете. Я без вас тоже окажусь нищим. Но лучше пусть они останутся на дне морском, нежели достанутся «мертвоголовым» из окружения Гиммлера. Этого попросту нельзя допустить.