Книга Мятежное православие - Андрей Богданов

Однако монахи, рассказывавшие приезжему о жизни Соловков, убеждали, что монастырская власть не продается и не достается за счет связей «в верхах» Российского государства. Да, у соборных старцев были слуги, случалось, они покупали себе особые кельи, имели «собинные» деньги и даже кое-какие личные хозяйства, обеспечивавшие особые удобства. Но, говоря об этом, монахи рассказывали приезжему о знаменитых соборных старцах, келарях, казначеях и игуменах, составлявших гордость Соловецкого монастыря.

Среди них был святой Филипп Колычев, другие митрополиты и архиепископы, даже патриарх (Иоасаф I); на покой в Соловки удалился герой Смуты Авраамий Палицын, здесь жили и мирно скончались многие выдающиеся люди России, достойные общего почета и уважения, не говоря уже о некоторых послаблениях в быту. Монахи подчеркивали, что и для рядового чернеца, сделавшего при пострижении вклад всего в 2 – 16 рублей, путь в соборные старцы не был закрыт. Более того, человек мог постричься и совсем без вклада деньгами – ведь он приносил в монастырь свой талант!

Такой человек, ярко проявивший себя в разного рода труде, мог занять в монастыре почетнейшее место, тогда как братия могла не принять и не оказать уважения человеку, сделавшему многотысячный вклад или приехавшему с рекомендательной грамотой от самого царя. Просьбу царя могли не удовлетворить, а богатый вклад вернуть недостойному, по мнению братии, чести войти в число избранных монахов монастыря. Соловецкая обитель не могла допустить ослабления, а то и загнивания своей «головы» – малого черного собора, состоявшего из игумена, келаря, казначея и соборных старцев, который решал главные вопросы жизни монастыря и осваиваемых им огромных земель. Большой черный собор всей братии собирался лишь в особо важных случаях, и только для невероятно значительных решений сходился весь монастырь – чернецы и бельцы, приказчики и трудники, соборные старцы и казаки. Мало кто предполагал, что у процветающей обители вскоре будет необходимость сзывать большой собор.

Приезжий жил в монастыре, углублялся в книги его библиотеки, знакомился со службами, совершал путешествия по рукотворным водным дорогам. Хотя он и объявил о своем желании дать «обещание» Соловкам и соединиться с его братией, никто его не торопил. Считалось за лучшее не спешить с пострижением, взвесить свои силы и способности, влиться в жизнь обители. Следовало еще пройти послушание, постриг же осуществлялся один раз в год. Не скоро сбылась мечта приезжего, и он вступил в круг монастырских братьев с именем Никанор.

Январь 1653 года

Пухлые снежные шапки лежали на крышах амбаров, складов, лавок и жилых домов обширного соловецкого подворья. Вся Вологда была засыпана глубоким снегом. Даже трудолюбивые соловецкие монахи и работники оставили на время широкие лопаты, которыми аккуратно расчищались проходы между зданиями, и ждали окончания затянувшегося снегопада. Только широкий козырек крыши над светлицей монастырского приказчика не позволял снегу густо залепить оконницы. Строитель (начальник) соловецкого подворья в Вологде Никанор отдыхал от обычной суеты. Кутаясь в подбитую теплым мехом мантию, он присел в удобные кресла, поставив ноги на низкую лавочку перед большой изразцовой печью.

Годы наложили отпечаток на молодого человека, некогда проезжавшего через Вологду, чтобы дать монашеское обещание в Соловецком монастыре. Примерная жизнь аскета согнала румянец со щек, придала лицу строителя иконописный облик. Длинная борода украсилась сединой, многосложные хозяйственные заботы проложили на лбу морщины. Долго, преданно и самозабвенно служил Никанор монастырю, прежде чем братия облекла его особым доверием, поручив руководство всеми торговыми операциями в важнейшем центре соприкосновения монастыря с хозяйством остальной России. Даже московское подворье не имело такого оборота денег и товаров, как вологодское.

От строителя подворья требовались особые таланты. Одним из них была способность ладить с многочисленными мирянами и особенно государственными чиновниками, которые последнее время все более и более покушались на свободу Соловков в делах мирских и даже на внутренний суверенитет монастыря. С воеводами, дьяками, таможенными и всяческими иными чиновниками складывались непростые отношения. Не всегда древние права и свободы Соловецкой обители можно было отстаивать прямо и твердо, но и в использовании уловок и взяток не следовало перегибать палку, приучать «кормиться» за счет монастырской казны.

Бывало, из-за спин чиновников выглядывала и сама Москва. Царь Алексей Михайлович и его бояре не прочь были прибрать к рукам церковные и монастырские дела и хозяйства. Никанор помнил, как в 1647 году царь грубо-распорядительно наставлял в своей грамоте игумена Илью и братию, чтобы «на Соловецком монастыре старцам по кельям пьянственнаго никакого питья держать не велели; а которые священники, и крылошане (церковные служители. – А. Б.), и братия впредь учнут у себя по кельям пьянственное питье держать – и вы бы, – повелевал царь, – у тех то пьяное питье велели выимать, и за безчинство и за пьянство их смиряли монастырским всяким смирением, смотря по вине, кто чево доведетца, чтоб впредь того в Соловецком монастыре меж братией безчинства и мятежей не было».

Царь, понятно, оберегал свою винную монополию, на которой грела руки целая орава откупщиков. Но монастырь имел привилегии на вино– и пивоварение, а забота о трезвости монахов выглядела особенно циничной у государя, наводнявшего страну кабаками. К тому же питие само по себе, если оно не сказывалось на работе и не приводило к дурным последствиям, не осуждалось церковью и не воспрещалось монастырским уставом. Алексей Михайлович явно испытывал на прочность соловецкое свободолюбие…

На Земском соборе 1649 года соловецкая делегация убедилась в справедливости своих опасений. Принятое тогда Уложение ограничивало церковное и монастырское землевладение, передавало суд над духовенством, монашеством и людьми церковно-монастырских вотчин светскому учреждению – Монастырскому приказу. Правда, в своих владениях Соловки сохраняли древние права, но угроза им стала уже явной. Недаром Никон, ставший в том же 1649 году новгородским митрополитом, назвал Соборное уложение «проклятой книгой, дьявольским законом»!

Впрочем, размышлял Никанор, от Никона исходила монастырю не меньшая угроза, чем от царя. Слишком резво шагал постриженник пристроившейся под соловецким боком Анзерской пустыни, которого многие помнили еще мальчишкой. Еще в 1650 году он решился командовать Соловками, особой грамотой предписав изготовлять раздаточные просфоры из пшеничной, а не ржаной муки. Тогда даже самые спокойные монахи возмутились: разве не знает Никон, что раздаточными просфорами Соловки кормят тысячи богомольцев, и только служебные, употребляемые во время литургии просфоры могут изготовлять из редкой, издалека привезенной пшеницы?

Для того чтобы выполнить указ новгородского митрополита, требовалось круто изменить состав монастырских запасов зерна, среди которых рожь занимала главнейшее место. Монахи письменно возразили Никону – но тот пригрозил отлучить игумена Илью, если его распоряжение не будет выполнено. С трудом, с большими расходами соловецкая братия смогла выполнить указ митрополита, но он не унимался. Испокон века суд на Соловки давали московские государи, а в 1651 году Никон добился права «ведать судом и управою» все духовенство и монашество своей епархии, включая Соловецкий монастырь. Это право митрополит незамедлительно реализовал.