Книга Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

Стоял прохладный осенний день. Луций пошел кружным путем, периодически оглядываясь и петляя. Такую привычку он завел давно, дабы исключить слежку и беспрепятственно добраться до домика на Эсквилине.

Как и всегда по возвращении в Рим после долгого пребывания в имении, он счел город отвратительно грязным, шумным и смрадным, полным несчастных и опасных людей, но такое впечатление преследовало Луция только на Форуме. Войдя же в Субуру, он, напротив, почувствовал себя легче, ибо, невзирая на тесные многолюдные улицы и грязных прохожих, там было меньше статуй Домициана. В первую пару дней, проведенных в Риме, вездесущность Домициана, господина и бога, постоянно следящего за ним, ощущалась настоящей напастью.

Но сегодня даже неизбежное многоликое присутствие императора не омрачило настроения Луция. Возможно, он вдвое помолодел от легкого дыхания осени в стылом воздухе. Или все дело было в том, что он уже очень долго не видел Корнелию – больше двух месяцев. И наконец они таки выкроили время для свидания. Днем, будучи в термах, он получил от любимой зашифрованное послание, которое, как обычно, доставил выбранный наугад уличный оборванец, не знавший ни женщины, его нанявшей, ни смысла переданных слов: «Сегодня. За час до заката».

Лавки в лучших районах города позакрывались, однако в Субуре многие торговали до темноты, а Луций давно обнаружил, что продукты там зачастую не хуже, чем на Авентине, а стоят вчетверо или впятеро дешевле. Он купил лепешек с толстой корочкой, твердый прокопченный сыр, кувшинчик любимого гарума и кое-что еще. В домишке на Эсквилине есть вино и оливки, но нет свежей еды, а опыт подсказывал, что после любви у обоих проснется волчий аппетит. Он оставил позади Субуру и взошел на холм, неся с собой холщовый мешок с провизией и насвистывая развеселую мелодию.

При виде преторианцев, которые отирались у небольшого Орфеева озера, он смолк. Солдаты были вооружены и в форме, но выглядели праздно. Один устроился в фонтане меж бронзовых статуй и привалился к зачарованному оленю, который навострил уши, внимая лире Орфея.

Что нужно преторианцам в преимущественно жилом районе, где смешались дома изысканные, как у Эпафродита, и более скромные, но все-таки приличные, вроде убежища Луция? Вид вооруженных людей подействовал на него угнетающе. Луций чуть было не повернул назад, но подумал о терпеливо ждущей его Корнелии. Он двинулся по узкой извилистой улочке и за крутым поворотом увидел свой дом.

Дверь была распахнута настежь.

Он обернулся. Солдаты, которых он встретил у Орфеева озера, следовали за ним. Самый первый смотрел ему прямо в глаза бесстрастно, но решительно. Кивнув и чуть поведя рукой, преторианец дал понять, что ему следует войти в дом.

Луций прошел через вестибул и шагнул в комнату. На ложе, где он ожидал увидеть Корнелию, кто-то сидел. Внутри было темно, и глазам понадобилась пара секунд, чтобы привыкнуть. Мужчина на кушетке был одет по-придворному: роскошно расшитый наряд с длинными рукавами, ожерелье из крупного сердолика и перстень с тем же красным камнем. Он повернулся к Луцию, но глаза его поражали неприятной пустотой и ни на чем не задерживались. Худое бледное лицо испещряли пятна.

– Ты Луций Пинарий? – спросил мужчина.

– Верно.

– Я тоже Луций. Луций Валерий Катулл Мессалин. Возможно, ты обо мне слышал.

– Возможно.

– Никак у тебя дрогнул голос, Луций Пинарий?

Кроме них, в комнате не было никого. По тени на стене Луций понял, что один из преторианцев последовал за ним в дом и стоит в вестибуле.

– Твой визит для меня честь, Катулл.

– Как ты учтив, Пинарий! – рассмеялся гость. – Я похвалил бы убранство твоего дома, но, увы, лишен зрения. Однако прочие мои чувства весьма остры. Правда ли, что здесь немного пахнет женскими духами? Или мне чудится?

– Здесь нет женщины, Катулл.

– Да? И тем не менее я почти улавливаю ее присутствие.

В наступившей тишине послышался шорох: продукты в мешке чуть сместились.

– Что это там у тебя? – осведомился Катулл.

– Всего-навсего немного еды. Не угодно ли угоститься, Катулл?

– Ну нет! – хохотнул тот. – Я ем только блюда, которые готовит мой личный или императорский повар и предварительно пробует раб. Подобные предосторожности – одна из огорчительных сторон моего положения. Так или иначе, я и те бе не советую сейчас есть.

– Почему?

– Зачем портить аппетит, если скоро ты отобедаешь в Доме Флавиев?

– Я? – Голос у Луция надломился, как у мальчишки.

– За этим я и пожаловал, Луций Пинарий. Доставить приглашение от нашего господина и бога. Ты зван к нему на обед. Паланкин ждет.

Луций сглотнул:

– Я неподобающе одет. Мне надо зайти домой и переодеться в лучшую тогу…

– Не беспокойся. Император выдаст тебе одежду.

– Выдаст одежду?

– Обед намечается особый, требующий особого наряда. Тебе ничего не понадобится. Готов отправиться?

Луций окинул взглядом комнату. Где Корнелия? Может, явилась раньше его, увидела преторианцев и ушла? Или не приходила вовсе? Или – думать об этом было невыносимо – находилась здесь, когда прибыл Катулл?

Ступив за порог, Катулл кликнул преторианца-поводыря. Луций притворил дверь и вынул ключ.

– Что ты делаешь? – спросил Катулл.

– Дверь запираю.

– Как угодно, – пожал плечами тот.

Смысл сказанного показался Луцию очевидным: зачем запирать дом, в который не вернешься.

Его понесли по улицам в паланкине, где он пребывал в одиночестве. Он не пытался заговорить с Катуллом, у которого был отдельный паланкин, порой двигавшийся вровень, а иногда обгонявший его – в зависимости от ширины улицы. Луций поймал себя на том, что вспоминает все слышанные ранее истории о жестоких забавах Домициана с жертвами: сперва он усыплял их бдительность, осыпая дарами и знаками дружбы, а после подвергал чудовищным пыткам. Излюбленным методом допроса служило прижигание гениталий, а наказанием, помимо смертной казни, – отрубание кистей.

Кратчайший путь к дворцу пролегал мимо амфитеатра Флавиев и Колосса. Паланкины, однако, направились через Форум мимо Дома весталок и храма Весты. Нарочно, чтобы Луций извелся? Не иначе, потому что, когда процессия наконец поднялась на Палатин, носильщики прошли аккурат мимо его дома. Катулл явно точно знал, где они находятся: когда поравнялись с жилищем Пинария, паланкин советника императора пристроился рядом, а сам Катулл повернулся невидящим лицом к Луцию и улыбнулся, словно дразня его последним взглядом на родной очаг.

Паланкины доставили обоих к одному из входов в императорский дворец. Приемная с высоченным потолком, куда проводили гостей, превзошла все ожидания Луция. Даже прекраснейшие храмы не могли состязаться с ней роскошью, пожалуй особенно наглядной в вечерний час. Последние лучи заходящего солнца, проникая сквозь высокие окна, еще достигали дальних углов, высвечивая обширность площади и поразитель ное внимание к мелочам, тогда как множество недавно зажженных ламп сообщали матовый блеск мрамору и бронзе, а монументальную статую Домициана, стоявшую в центре и покрытую золотом и серебром, заставляли сверкать мириадом жарких огоньков.