Книга Панджшер навсегда - Юрий Мещеряков

Несколькими минутами позже тяжелый «Ил-76» грузно коснулся своими шасси бетона, оставляя на нем черные следы сожженной резины, и едва его двигатели взревели на реверс, как погасли взлетно-посадочные огни и очертания аэродрома пропали в густой черноте. На стоянке вблизи вышки диспетчера транспортный самолет замер, открыл широкую аппарель, приглашая на выход в ночь своих пассажиров. Только теперь Ремизов почувствовал, как промерз. Сгибались только колени, а все, что ниже, отказывалось его понимать и подчиняться. Карабкаясь по ящикам, наступая ступнями будто на битое стекло, чувствуя вихри рассыпанного в голове песка, он добрался до проема, неосторожно спрыгнул с аппарели, ударившись окаменевшими пятками о бетон. В них тут же воткнулись раскаленные жала боли, а в голове снова взметнулись вихри песка.

Бывшие пассажиры медленно спускались на землю, долго пребывали в заторможенном состоянии, в растерянности, не видя вокруг ничего, даже звезд, которые так и не пробились сквозь сплошной занавес циклона. Ремизов был таким же, но, в отличие от многих, знал, что до конца комендантского часа за пределы аэродрома их не выпустят, и коротать время до рассвета придется здесь, рядом с полосой. Где-то среди толпы блуждали и его подшефные, ну что же, он им обещал приключение, и оно удалось. Здесь Ремизов удовлетворенно улыбнулся, поискал их глазами, но вместо попутчиков увидел двигающийся по летному полю «КамАЗ» и, прихрамывая, быстрым шагом бросился ему наперерез, в свет фар. Забравшись в кузов, он различил силуэты десяти или двенадцати человек, сидевших вдоль бортов.

– Мужики, возьмите на постой.

– А чего ж не взять? – отозвался кто-то из дальнего угла. – У нас и место есть.

– Отблагодарю.

– Лучше расскажи, как там, в Союзе.

– Как всегда, нормально. За все последние месяцы там ровным счетом ничего не изменилось.

– Не говори «последние», говори «крайние».

– Ладно, крайние. Там что летом, что зимой, худо не бывает.

– Так я и знал. – Кто-то полусонно буркнул из другого угла.

За столом в деревянном вагончике разговор продолжили. Ремизову пришлось вспомнить и рассказать гостеприимным хозяевам, как падает в лесу пушистый снег, как роскошно в «Заравшане» играет оркестр, как старого приятеля в Ташкенте встретил, как герои народного эпоса, Пал Палыч и Николай Палыч, из русской глубинки представляют себе афганские дела. Но после третьей стопки технического спирта боль в голове не только не утихла, как он надеялся, а приобрела характерный чувственный оттенок не то колокола, не то кувшина, раскалывающегося изнутри.

– Как там, как там, эх…

Ремизов пытался собраться, найти растерянные и растрепанные мысли, в которых еще недавно отражались светлые воспоминания. Но света в воспоминаниях становилось все меньше, отпуск неотвратимо сливался в один долгий вчерашний день с осадком необъяснимой горечи. Снег. Что снег? В степи с низовым ветром, он колючий, обжигающий лицо и дыхание… А оркестр? Это же не музыканты, сборщики дани, вымогатели – все лучшее играют только на заказ… Ренат тоже хорош, прикрылся солдатскими спинами, но кто его осудит. Не судите, да не судимы будете… Пал Палыч… Про этого и говорить нечего, номенклатурщик хренов, такие, как он, за цифрами и показателями людей не видят. Им чужая жизнь – единица из статистики. Солнечным зайчиком из памяти выплыло лицо жены, Ремизов попытался улыбнуться, но напряжение мысли причиняло боль. Как там, в Союзе? Если б вы знали.

– Хорошо там, да?

– Я ехал в отпуск за счастьем. А он, как двуликий Янус… Он усмехался надо мной. Счастья, говорит, захотел, бери, сколько возьмешь. Будешь уезжать – вернешь обратно. Некрасиво, наверное, завидовать, а я завидовал. Всем, кого встречал, всем завидовал.

– Ладно, не сдавайся.

– Так и есть, держись!

– Тоскливо, наверное, из Союза возвращаться?

– Да, тоскливо. Кризис переходного периода, но это не страшно. Тоскливо оттого, что там нас совсем не понимают, совсем. А здесь мы одной крови!

Дело было далеко за полночь, и на нары он упал, потеряв последние силы, успев, однако, при этом заметить, что простыни ему постелили совершенно новые, и от них исходил настоящий аромат армейского склада.

Когда ремизов проснулся, уже наступило позднее утро, аэродромная обслуга, инженеры взлета и посадки самолетов, а это оказались именно они, давно отправились на службу. на столе под салфеткой стоял завтрак, а рядом лежала короткая записка: «ни пуха ни пера тебе, земляк». взяв чемоданы и прохлюпав по размокшей скользкой глине, – а она нисколько не лучше нашей грязи, – почти километр, он добрался до аэродрома. Первую пару «вертушек» на руху он прозевал, она, как рейсовый автобус, ушла по расписанию в восемь утра, а вторая будет только после обеда, опять предстояло ожидание, на этот раз не такое томительное.

– а, ремизов, и ты здесь, ну здравствуй! – Знакомый голос, голос командира полка, раздался за спиной, он резко и радостно обернулся.

– Товарищ подполковник, лейтенант ремизов из отпуска прибыл, во время отпуска замечаний не имел.

– Хорошо, что прибыл, у нас там такая каша. Потерь много, ротных не хватает. ваш батальон здорово в январе потрепали, мы на дархиндж ходили. Тебе работа найдется. – Кашаев азартно, со странным торжеством, с блеском в глазах рассказывал о последних страницах жизни полка, что у лейтенанта по спине пробежал озноб.

– Из офицеров кто погиб?

– в батальоне? У вас командир гранатометного взвода. Пулю в грудь получил. ничего, красиво погиб, там такое было! стрельба, грохот, мины, как дождь, ну и вашего взводного зацепило. а ты молодец, в отпуске отдохнул, посвежел. нам такие нужны, теперь и тебе достанется, – здесь Кашаев слегка гоготнул, а ремизову показалось, что перед ним не командир полка, а разухабистый поручик ржевский, у которого в голове женщины и анекдоты, и ничего больше. еще ему показалось, что Кашаеву по-настоящему страшно. страшно и как командиру, который отвечает за жизни двух тысяч солдат и офицеров, за выполнение задач, стоящих перед полком, страшно и как обыкновенному человеку.

– Как там комбат, начштаба? – Ремизов не хотел продолжать разговор, но и молчать казалось ему неудобным.

– Комбат ваш цел, поддает периодически, а иногда хорошенько поддает. – Командир полка снова весело гоготнул. – Начальник штаба поставил турник во дворе, по утрам подъем переворотом крутит, никто угнаться не может. А сегодня утром батальон в рейд ушел, там простая задача, завтра к вечеру вернутся, встречать будешь.

Рулетка делает круг

Батальон ушел в рейд перед рассветом. Солдаты, зевая до хруста в суставах, толпились, толкались, выстраивались в колонну во дворе присыпанного ночным снегом батальонного дувала, взводные и сержанты взбадривали их бесполезными окриками, при робком дежурном освещении считали по головам, проверяли оружие и имущество. Спать сегодня не пришлось, так, дремали, еще вечером батальон был готов к выходу, снаряжен, проверен и уложен отдыхать на нары, на полы, не раздеваясь. Во всем этом тоже присутствовал замысел предстоящих боевых действий.