Книга Победоносцев. Вернопреданный - Юрий Щеглов

Ну никак он не мог с этим согласиться! Никак! Однако писала рука твердая, не враждебная, своя рука, русская и не безразличная к страданиям отечества. И верные вещи и ошибки давали понять, что еще не перевелись в болотистом и затхлом от чиновничьего дыхания Петербурге настоящие цветы русской мысли — глубокой, прямой и радостной, мысли близкой и понятной. Тогда подумалось: надо бы на него посмотреть, услышать голос, заглянуть в глаза. Издалека чувствовалось, что есть много общего, много объединительного и душевно родственного.

Сейчас, глядя на мутный воздух Литейного через окно, Константин Петрович припомнил встречу с князем Мещерским[44]у Адмиралтейства. Князь, едва увидев Константина Петровича в оконце кареты, немедля остановил кучера, с трудом выбрался по спущенной лакеем лесенке на мокрый от талого снега тротуар, придерживая длиннющую шубу, подбитую скунсом, и, протянув руки к задержавшемуся знакомцу, воскликнул:

— Превосходно, что я вас, дорогой господин Победоносцев, встретил, и именно сегодня! Вы что-то давненько не бывали у меня в гостях. Без вас пустовато! В среду у меня особый праздник. «Гражданин» наконец начинает свое плаванье…

И Мещерский, который прожужжал Константину Петровичу уши о давнем намерении издавать нечто независимое и вместе с тем правительственное, укрепляющее гражданское чувство и вместе с тем поддерживающее у общества и самых ярких его представителей стремление отдать силы без остатка служению России, широко раскинул руки, а потом воздел их вместе с тростью и перчатками к небу. И действительно, никогда понятие, перекочевавшее к нам из Франции Марата и Робеспьера, не выставлялось на вседержавное обозрение и не набиралось так крупно и весомо.

— Я назову свою газету «Гражданин»! Да-да, не удивляйтесь — именно «Гражданин»! И вы увидите, какой переворот она произведет в сознании читающей публики! Вообразите, в Санкт-Петербурге выходит «Гражданин». В пику Герцену «Гражданин» звучит более гулко и мощно, чем какой-то «Колокол»! Я лучшие силы соберу! Лучшие! Мне Достоевский обещал сотрудничество, а Достоевский, скажу я вам, удивительный человек. Удивительный! «Бесы», бог мой, что за книга, что за гражданственная книга! Я слушал с голоса!

Князь надвинулся на Константина Петровича — пахнуло дорогими духами и ласково положил ладонь ему на плечо:

— Жду вас в эту среду: «Гражданин» на выходе! И редактор знаете кто? Достоевский! Каждую неделю, каждую неделю, каждую неделю…

И Мещерский, оставив ничего не успевшего ответить Константина Петровича, поспешил к карете, путаясь в полах и обляпывая проходящих пешеходов серой жижей, разлетающейся из-под лакированных длинноносых туфель. Он был крайне возбужден, но возбуждение его не раздражило Константина Петровича, тут же решившего в ближайшее время отправиться к Мещерскому. Если Достоевский примется за «Гражданина», вполне возможно, что-либо путное и выйдет. К писаниям самого Мещерского Константин Петрович относился не без симпатии, но издавать еженедельно нечто независимое и в то же время правительственное — по плечу ли князю? Ума и образования здесь недостаточно, а даже, вероятнее всего, слишком мало. Тут надо обладать темпераментом и собственным взглядом.

Совершенно неглупый потомок славного предка

Константин Петрович имел в своих жилах дворянскую старинную и голубую кровь, но все-таки по отцу был выходцем из московского клира, отличавшегося трудноизгладимыми чертами простонародья. Относясь к своему происхождению без особого внимания и редко вспоминая о нем, он ценил древность в других, отмечая без зависти в их характерах именно то, что давалось настоящей, а не дарованной генеалогией. В жене родовитость прочитывалась в каждом движении, в жесте, улыбке, интонации. Энгельгардты, конечно, с немецкой кровью, но со швейцарскими корнями. Генрих Энгельгардт в 1383 году приобрел европейскую известность. Да-да, с конца XIV века! Почетный гражданин и член городского совета Цюриха: высокие награды за добродетель!

Константин Петрович вдруг представил себе этого самого гражданина и члена городского совета в момент, когда сбрасывал шубу на руки массивному, генеральского вида швейцару, встретившему его у переполненного верхней одеждой гардероба в просторном вестибюле особняка Мещерского.

— Пожалуйте, ваше превосходительство! Князь заждались и два раза выбегали поглядеть, не появился ли господин Победоносцев…

Понятно, тому были причины. Константин Петрович — любимый наставник цесаревича, которому ранняя и несправедливая кончина не позволила наследовать престол. После смерти Никсы к великому князю Александру Александровичу никто ближе из преподавателей не стоял, хотя и далекие от двора, люди знали, что царствующий монарх не очень доволен скептическим взглядом московского профессора на проводимые реформы, вернее, на их последствия. Но отцовские чувства побеждали, и Константин Петрович оставался подле наследника, продолжая нравственно руководить будущим главой государства Российского, который получил исторический титул Миротворца.

— Жизнь русского человека бесценна! — повторял юноша слова Константина Петровича, едва они познакомились. — Я не немец, я русский. И все русские — мои братья. А разве нужно доказывать, что брат не пожелает смерти брата?

Позднее — после Шипки, Плевны и Рущука — великий князь, давно ставший цесаревичем, прибавлял:

— Я видел кровь! Ничего ужаснее преждевременной смерти человека нет! Пусть и турка!

Проницательный Мещерский сразу и давно сообразил, каким влиянием пользовался Константин Петрович в Аничковом. Разумеется, Константин Петрович знал о слухах, которые сопровождали шлейфом интимную жизнь князя, но не придавал им значения. Мало ли что несут великосветские сплетники. Сегодня упреки Мещерскому показались бы смехотворными. В Москве и Петербурге открыты гей-клубы, и их посещают многие известные личности, не скрывая своих пристрастий, которые при коммунистическом режиме гарантировали приличный тюремный или лагерный срок. За рубежом крупные чиновники, например, градоначальники Берлина и Парижа или глава одной из вполне легальных правых партий в Голландии, с удовлетворением сообщают избирателям о собственной принадлежности к сексуальному меньшинству определенной направленности. Но в России до сих пор к геям относятся все-таки с подозрением. В XIX веке свет довольно сурово осуждал педерастию. Однако в начале 70-х годов об увлечениях Мещерского судачили втихомолку: дамы, прикрыв блестящие глазки и рот веерами, господа, сияя огромными звездами на черных фраках, скривив губы и сломав бровь.

Мещерский в придворной толпе держал себя безукоризненно. Великий князь Александр считал его сердечным другом, больше, однако, отдаваясь душой иной представительнице рода Мещерских — фрейлине Марии Элимовне Мещерской, дочери французского поэта и ревностного переводчика Пушкина князя Элима, назвавшего Александра Сергеевича «гением необыкновенным» в речи, произнесенной 26 июля 1830 года в «Атенее Марсельском». Иногда Константину Петровичу чудилось, что цесаревич по-настоящему влюблен. Отношения с княжной, правда, не имели перспективы, и все участники игры в фанты понимали это, кроме самого наследника.