Книга Габриэла, корица и гвоздика - Жоржи Амаду

— Так вот, кум, я считаю, что этот негр скорее умер бы, чем открыл рот. Он верный человек, жалко, что промахнулся.

Но оправившийся после ранения Аристотелес приобрел еще больший авторитет. Он заявил, что Итабуна будет единодушно голосовать за Мундиньо Фалкана.

Из больницы Аристотелес вышел пополневшим, съездил в Баию, дал интервью журналистам некоторых газет, и губернатор не смог воспрепятствовать передаче дела в суд. Мундиньо связался с многими влиятельными людьми в Рио, где это покушение вызвало оживленные отклики. Один из депутатов оппозиции произнес в федеральной палате речь, возмущаясь возрождением бандитизма в какаовой зоне. Было много шума, но результат оказался невелик. Дело было очень запутанным, и преступника обнаружить не удалось. Поговаривали, что стрелял в Аристотелеса наемник по имени Фагундес, который рубил лес вместе с неким Клементе на плантациях Мелка Тавареса. Но как это доказать? И как доказать участие в преступлении Рамиро, Амансио, Мелка? Дело, которое вел специально назначенный прокурор, видимо, в конце концов попадет в архив.

— Мошенники… — возмущался Рамиро судьями апелляционного трибунала.

Они хотели сместить полицейского комиссара. Для того чтобы оставить его на посту, Алфредо пришлось съездить в Баию. Комиссар этот не очень-то устраивал Бастосов, он был вял, ленив, дрожал от страха перед наемниками, часто прибегал к помощи секретаря префектуры Итабуны — словом, был трусливым мальчишкой. Но если бы его сменили, то престижу Рамиро Бастоса был бы нанесен удар.

Рамиро иногда беседовал с Амансио, с Тонико, с Мелком, и в эти часы в нем вновь вспыхивала жизнь и прежняя энергия. Ибо теперь часть дня он проводил в постели; от полковника остались кожа да кости, да еще глаза, загоравшиеся, как и прежде, когда заходила речь о политике. Доктор Демосфенес посещал Рамиро ежедневно, выслушивал его, считал пульс.

Впрочем, несмотря на запрещение врача, Рамиро вышел однажды вечером на улицу, чтобы побывать на открытии презепио сестер Рейс. Он не мог не пойти туда, потому что к сестрам являлся весь город. Их дом был набит битком.

Габриэла помогала Кинкине и Флорзинье в последних приготовлениях. Она вырезала фигуры, наклеивала их на картон, делала цветы. В доме дяди Насиба Габриэла нашла несколько сирийских журналов, поэтому в демократическом презепио появились магометане, восточные пажи и султаны. Жоан Фулженсио, Ньо Гало и сапожник Фелипе очень потешались над этим. Жоаким смастерил из картона гидропланы и подвесил их над хлевом, это было новинкой в презепио сестер Рейс.

Чтобы сохранить нейтралитет (ибо только зал с презепио, бар Насиба и Коммерческая ассоциация в разгар предвыборной борьбы сохраняли нейтралитет), Кинкина попросила выступить доктора, а Флорзинья уговорила произнести речь Маурисио Каиреса.

Тот и другой не поскупились на красивые фразы, которыми пытались вскружить убеленные сединами головы старых дев. Капитан, когда просил их отдать свои голоса оппозиции, сказал по секрету, что, если его изберут, им будет предоставлена официальная помощь.

Чтобы увидеть грандиозный презепио, многие приехали издалека: из Итабуны, Пиранжи, Агуа-Преты, даже из Итапиры. Приезжали целыми семьями. Из Итапиры прибыли дона Вера и дона Анжела, они восторженно восклицали, всплескивая руками: — Какая красота!

До далекой Итапиры дошла не только слава о презепио сестер Рейс, но также и слава о таланте Габриэлы. Несмотря на страшную суматоху, дона Вера не успокоилась, пока не увлекла Габриэлу в угол и не попросила у нее рецепты соусов и способы приготовления некоторых блюд. Из Агуа-Преты приехала сестра Насиба с мужем. Габриэла узнала об этом от доны Арминды, так как к Насибу они не зашли. На открытии презепио сестра Насиба злобно наблюдала за скромно сидевшей на стуле Габриэлой, которая не знала, как себя держать. Габриэла смущенно улыбнулась, но сеньора Саад де Кастро высокомерно отвела от нее взор. Габриэла расстроилась, но не потому, что золовка выказала ей пренебрежение. За это немного погодя ей отомстила дона Вера, к которой та старалась подластиться, расточая улыбки и любезности. Представив дону Анжелу, дона Вера сказала:

— Ваша родственница очаровательна. Она такая хорошенькая и скромная… Вашему брату повезло, он нашел хорошую жену.

Габриэла была окончательно отомщена, когда в зал своей старческой нетвердой походкой вошел Рамиро.

Перед ним все расступились, освободив проход и место в передней части презепио. Он поговорил с сестрами Рейс, похвалил Жоакима. Потом к нему стали подходить знакомые, чтобы поздороваться. Но он, заметив Габриэлу, оставил всех, направился к ней и очень любезно протянул руку:

— Как поживаете, дона Габриэла? Я что-то давно вас не видел. Почему вы не заходите к нам? Я хочу, чтобы вы с Насибом как-нибудь позавтракали у нас.

Жеруза, стоя рядом с дедом, улыбалась Габриэле и тоже поговорила с ней. Сестра Насиба прямо задрожала от злости, ее снедала зависть. И, наконец, Насиб тоже отомстил за жену, когда подошел, чтобы увезти ее домой. Насиб хороший. Он сделал это нарочно.

Они направлялись к выходу под руку и прошли совсем близко от четы Саад де Кастро. Насиб сказал громко, чтобы они услышали:

— Биэ, ты, моя женка, самая красивая из всех.

Габриэла опустила глаза, ей стало грустно. Не из-за презрения золовки, но потому, что, пока она в городе, Насиб ни за что не позволит Габриэле выступить в терно в наряде пастушки, со штандартом в руке.

Габриэла решила отложить разговор об этом на некоторое время и поговорить с Насибом ближе к концу года. Габриэла с удовольствием ходила на репетиции, пела, танцевала. Руководил репетициями тот пропахший морем парень, которого она встретила в «Бате-Фундо» в вечер, когда охотились за Фагундесом. Он раньше был моряком, а теперь работал в доках Ильеуса, его звали Нило. Это был очень живой парень и отличный режиссер. Он обучал Габриэлу танцам, показывал, как нести штандарт. Иногда участники терно оставались танцевать после репетиций, и по субботам веселье продолжалось до рассвета. Но Габриэла приходила домой рано, чтобы Насиб, чего доброго, не вернулся до нее… Да, она поговорит с ним попозже, совсем накануне праздника, так что, если он не даст согласия, она хотя бы походит на репетиции. Дора волновалась:

— Уже поговорили, дона Габриэла? А то давайте я?

Теперь все пропало. Пока надменная и высокомерная сестра будет в Ильеусе, Насиб ни за что не позволит Габриэле участвовать в терно и нести штандарт с изображением младенца Иисуса. И он прав… Хуже всего то, что он прав: раз сестра в Ильеусе, это невозможно. А обижать или огорчать Насиба она не могла.

Пастушка Габриэла, или сеньора Саад, в новогоднюю ночь

«Сама посуди, что скажет моя сестра и этот дурак зять?» Нет, Габриэла, Насиб не согласится. Это совершенно невозможно. Габриэла должна была признать, что Насиб прав, опасаясь взрыва негодования со стороны сестры.

А что скажут люди, что скажут друзья Насиба, завсегдатаи его бара, дамы из общества, полковник Рамиро, который относится к ней с таким уважением?