Книга Слуга праха - Энн Райс

Ребе не ответил.

Неожиданно он придвинул к себе телефон и стал набирать номер. Ряд цифр был таким длинным, что я не смог его запомнить. Наконец ребе заговорил на идише.

Он спросил, на месте ли Натан и хорошо ли добрался. Он не сомневается, что ему непременно сообщили бы, если бы Натан не приехал, но он хочет лично поговорить с внуком.

Вдруг ребе побледнел, лицо его сделалось растерянным. Все, кто был в кабинете, застыли в напряженном молчании и не сводили глаз со старика, словно стараясь прочитать его мысли.

«Он не сообщил о своем приезде? — уточнил он на идише. — Вы не получали от него никаких известий?»

Старейшины пришли в смятение. Я тоже.

«Его там нет! Его там нет!» — с мукой в сердце повторял я.

Ребе продолжал разговаривать по телефону, подробно расспрашивая того, кто был на другом конце провода. Они понятия не имели, что Натан направляется в Израиль. По их сведениям, он должен был приехать ближе к концу года. Он не звонил и не сообщал, что приедет раньше.

Ребе положил трубку.

«Не говорите Саре», — подняв руку, приказал он.

Все согласно кивнули.

Подозвав самого молодого из присутствовавших, ребе велел ему привести Сару.

«Я сам скажу ей», — сказал он.

Сара оказалась очень красивой, скромной, застенчивой женщиной с миндалевидными глазами и мягким ртом. Ее прекрасные волосы скрывал уродливый бурый парик. Она была воплощением доброты и нежности.

Мельком взглянув на меня, она повернулась к ребе.

«Муж звонил тебе после отъезда?» — спросил ребе.

Она покачала головой.

«Ты провожала его до самолета вместе с Яковом и Иосифом?»

Ответ вновь был отрицательным.

Все потрясенно молчали.

Сара взглянула в мою сторону и быстро опустила глаза.

«Простите, что вмешиваюсь, — заговорил я, — но знали ли вы, что Натан летит в Израиль?»

Она сказала, что знала: за ним приехала машина его богатого друга, и Натан обещал скоро вернуться.

«Он назвал имя друга? — спросил я. — Пожалуйста, Сара, ответьте».

Казалось, она вдруг избавилась от внутреннего напряжения и успокоилась. Глаза ее светились такой же добротой, как глаза девушки на улице южного города, глаза Эстер и Рашели. Это была особенная доброта, присущая только женщинам.

«Возможно, все дело в любви, — подумал я, — в настоящей искренней любви, ибо на такую любовь всегда отвечают любовью».

Внезапное ощущение полного избавления от ненависти и гнева заставило меня вздрогнуть. Я смотрел на Сару и взглядом умолял ее сказать правду.

Щеки Сары вспыхнули. Она быстро взглянула на ребе и опустила голову. Я видел, что она готова расплакаться.

«Он взял с собой бриллиантовое ожерелье, — тихо заговорила она. — То, которое принадлежало дочери его брата, Эстер Белкин. Он собирался вернуть его брату. Натан услышал, что ожерелье украли, — продолжала она сквозь слезы. — А он знал, что это неправда. Ожерелье было у него. Эстер сама принесла его, чтобы починить. Ребе, он не хотел никого сердить. Он позвонил брату и сказал, что тот горько оплакивает дочь. Брат прислал за ним машину, чтобы Натан приехал к нему, вернул ожерелье Эстер, а потом они вместе отправились в Израиль к Стене Плача. Натан пообещал, что прилетит обратно, как только брат немного успокоится и придет в себя, и что, возможно, брат тоже вернется».

«Конечно! — воскликнул я. — Так я и думал!»

«Успокойся, — сказал ребе. — Сара, ты не должна волноваться и расстраиваться. Повода для беспокойства пока нет. Я не сержусь на Натана за то, что он уехал с братом. Он сделал это из любви к нему и с самыми лучшими намерениями».

«Это правда, ребе, — подтвердила Сара. — Истинная правда».

«Мы сами во всем разберемся», — пообещал старик.

«Ах, ребе, мне жаль, что все так вышло, — оправдывалась Сара. — Но он очень любит брата, а смерть Эстер потрясла его до глубины души. Он говорил, что рано или поздно она пришла бы к нам и осталась в семье, что она хотела этого. Он прочел это в ее глазах».

«Я понял, Сара, — кивнул ребе. — Тебе не стоит больше думать об этом. А теперь оставь нас».

Сара повернулась, посмотрела на меня сквозь слезы и вышла из комнаты.

Сердце мое разрывалось от жалости к ней. Она понимала, что случилась беда, но не знала, какая именно, и даже не подозревала, какой опасностью это грозит. Сара была от природы любящим существом. Как и Натан. Я даже не сомневался, ибо таким его считали Рашель и Эстер.

«Я знал, что это случится», — сказал я.

Старик молча смотрел на меня, ожидая продолжения.

«Грегори использовал ожерелье, чтобы заманить Натана в ловушку, — снова заговорил я. — Он придумал эту глупую историю с кражей ожерелья, зная, что Натан непременно позвонит, и тогда он сможет уговорить брата встретиться и побыть с ним какое-то время. Натан подготовил вас к своему долгому отсутствию. Думаю, идею подал ему Грегори. Я сделаю все, чтобы Натан вернулся целым и невредимым. А теперь я должен уйти. Но прежде прошу вас дать мне благословение. Настаивать не буду, но если во имя Господа вы дадите мне его, приму с благодарностью и любовью. Меня зовут Азриэль».

Старейшины все как один вскрикнули и попятились, подняв руки, словно для защиты. Я не ожидал, что они так испугаются, узнав имя духа.

«Придите ко мне, нужные слова, — прижав руки к вискам, мысленно приказал я. — Я знаю, что имя мое не несет зла».

«Это имя дано мне отцом во время обряда обрезания в нашем молитвенном доме в Вавилоне. Мы принадлежали к племени, привезенному Навуходоносором из Иерусалима. Мое имя было угодно Богу, людям моего племени и моему отцу. В годы правления Набонида нам никто не препятствовал исповедовать свою веру, и, живя на чужбине, мы мирно молились Богу».

Волна энергии прокатилась по всему телу, но воспоминания оставались смутными, лишенными цвета и четкости. Я знал только, что все сказанное мною правда, и надеялся, что если мне удастся разрешить эту кошмарную загадку, то со временем я вспомню и все остальное. Прошлое вернется, но вызовет в душе не ненависть, а любовь, ибо теперь я полностью находился во власти любви.

Старейшины тихо переговаривались, обсуждая мое еврейское имя, данное отцом и благословленное Богом. Одни утверждали, что, узнав имя, обрели власть надо мной, другие полагали, что я ангел.

Наконец ребе подал знак, и мне даровали благословение. Теплых чувств я не испытал, но и неприязни больше не ощущал и смотрел на них с любовью. Однако тревога за Натана становилась все сильнее.

«Что же делает сейчас Грегори?» — прошептал ребе, обращаясь скорее не ко мне, а к самому себе.

Я пожал плечами.