Книга Училка - Наталия Терентьева

Еще фотография, Андрис с новорожденным ребенком на руках обнимает красивую темноволосую женщину. Он опять кивнул:

— Жена. Ты знаешь.

— Анжей похож на нее?

— Не знаю. Чем-то похож. Он ее плохо помнит.

— Почему ты не женился потом?

Можно было не задавать прямых бестактных вопросов, но Андрис ответил:

— Это место всегда пустое рядом со мной. Человека на другого человека нельзя заменить. Не знаю, как объяснить.

Еще на одной фотографии Андрис улыбался, окруженный музыкантами.

— Твой оркестр?

— Да.

С краю на камине стояла фотография Андриса с четырьмя молодыми людьми, музыкантами, со скрипками или альтами в руках, я на фотографии не различу. Среди них — та самая белокурая девушка, с короткими, пышными, мелко накрученными волосами. Я вопросительно посмотрела на него:

— Ученики?

Андрис задумчиво кивнул, прислушиваясь к веселым крикам наверху.

— Да.

Спросить? Какая степень близости с каждым из них? Точнее, с одной из них. Нет. Если будет нужно, расскажет сам.

Я подошла к огромному окну.

— Не холодно зимой? Такие окна…

— Нет. — Андрис подошел ко мне и обнял за плечи.

Я растворяюсь. Приподнимаюсь над землей. Я не чувствую тела. Я не могу ничего решать. Я больше не одна. Я потерялась в новом, совершенно неожиданном для себя чувстве. Это хорошо? Наверно, это хорошо, но слишком необычно. Когда я пью шампанское, то вместо того чтобы веселиться, жду, когда же наконец пройдет это странное состояние, когда я не знаю, где я, кто я, где границы моего я…

Я обернулась к Андрису.

— Очень странная история. Так не бывает.

— Бывает по-разному. Хотя я не специалист. Не знаю. Но, судя по музыке, истории бывают очень разные. Разные инструменты. Разные смыслы. Разная длина. Этюд это этюд. Для разминки пальцев. А бывают очень красивые этюды, знаешь? И очень скучные симфонии.

— А у нас что? Пьеса для тромбона и балалайки? В трех частях?

— Почему? — Андрис засмеялся. — Я — тромбон, что ли? И у пьесы не бывает частей, это не соната и не концерт. Вы, — он потрогал мой нос, — слегка неосведомлены.

Сверху, со второго этажа, кубарем скатились дети. Донельзя перевозбужденный Никитос, веселая Настька и более спокойный, но тоже радостный Анжей, с большим фотоаппаратом.

— Пойдемте, — сказал Андрис. — Мало времени. Мне уезжать на концерт через два часа.

— В Вильнюс? — спросила я.

— Почему? — улыбнулся он. — В Ригу. Полчаса на машине. Но опаздывать невозможно. Пойдемте. Полагаю, что вся компания поедет со мной?

Мы переглянулись с детьми. Здорово. Непредсказуемо. Непривычно. Сосны. Море. Прекрасный дом. Вокруг красота. Никаких жестких планов. Сели — поехали на концерт. Не хотим — не поедем, будем пускать змея.

— Да? Поедем? — спросила я Никитоса. — Или будем пускать змея?

— Ма-ам! — Никитос посмотрел на меня уничтожающим взглядом. — Конце-ерт! Понимаешь! Змея мы запустим вечером или завтра утром!

Я кивнула.

— Вопросов нет. Вокруг одни музыканты — настоящие или будущие. И простая безграмотная училка, которая не знает, что пьеса не делится на части.

Андрис засмеялся.

— Пойдемте! Сейчас очень интересный ресторан покажу, где нас вкусно и быстро покормят. Мой друг строил.

Ресторан действительно был построен в очень интересном стиле. Темное дерево и много стекла. Наверху — прозрачный переход, в котором можно сидеть. Но мы решили остаться на улице. День был облачный, но ни ветра, ни дождя, я по-прежнему везде ощущала сильный аромат сосен, к нему за день привыкаешь, а с утра снова непривычно и остро пахнет сосновой свежестью.

— Три аромата, которые нравятся любому человеку, — сказал Андрис, видя, как я глубоко и с удовольствием вдыхаю.

— Сосновый лес, а еще?

— Запах свежескошенной травы и только что смолотого кофе. Удивительным образом эти запахи хорошо влияют и поднимают настроение любому.

— У меня хорошее настроение, — негромко сказала Настька и подвинулась вместе с тяжелым деревянным стулом поближе ко мне.

Я обняла ее.

— У меня тоже, Настюнь. А про Никитоса даже и не спрашивайте!

Мы переглянулись с Настькой и засмеялись. Никитос как раз громко хвастался, как он, оказывается, лучше всех знает английский и будет лучше всех знать французский, когда тот начнется у него вторым языком в пятом классе.

— А у меня не очень с языками, — вздохнул Анжей. — Только русский и латышский. Плохо английские слова запоминаю.

— Я тебя научу! — заявил Никитос. — Знаешь, как надо запоминать? Вот, вилка, видишь. Spoon.

— Вилка вообще-то — fork, — заметила Настька.

— Ну да, спасибо, Насть! — нимало не смутившись, кивнул Никитос. — Вот закрываешь глаза, представляешь вилку и повторяешь — только про себя, не вслух — форк, форк. И все — навсегда запомнишь! Понял?

Анжей кивнул.

— Расскажи еще раз, я сниму. Ладно?

— Ладно, — важно согласился Никитос. — Вот вилка — спун, тьфу, то есть форк… Это я просто на камеру спутал, не привык еще сниматься… А это ты со звуком снимаешь?

— Нет! — улыбнулся Анжей. — Просто фото!

— А, фото… Тогда я без звука буду рассказывать, как будто звук выключили…

Никитос действительно в третий раз стал рассказывать свою историю про вилку, теперь уже не произнося ни звука, Настька смеялась, а Анжей его фотографировал.

— Интересный мальчик — Никитос, — сказал Андрис. — Хорошие отношения с отцом?

— У меня — нормальные. У Насти — средние. У Никитоса — плохие.

— Четко. Приятная определенность, — улыбнулся Андрис. — Что-то к нам не идет официант, обычно здесь быстро.

Рядом с нами, чуть поодаль, уселась компания молодых ребят, без девушек. Все в черном, они довольно громко заговорили, через некоторое время стали поглядывать на нас.

— Может, пересядем вовнутрь? — спросила я Андриса.

— Сейчас, я позову официанта, не волнуйся.

Он встал и, не увидев поблизости никого, пошел искать официанта.

— Мам! — громко крикнул Никитос, хотя сидел напротив меня. — Семнадцать чаек! Я посчитал!

Они стали с Анжеем наперебой считать чаек, Анжей еще и фотографировал, а Настька одной рукой держала мою ладонь, а другой гладила меня по ней, как будто обрисовывая каждый палец. Я обняла ее.

— Ну что ты? Грустишь?

— Нет. Не знаю. Нет.

— Все непривычно?