Книга Книга судьбы - Брэд Мельцер

Пока она пересказывает историю Виолетты, перед глазами у меня встает образ женщины в купальном халате, выглядывающей из комнаты Дрейделя в отеле. Однако чтобы докатиться до рукоприкладства…

— Вы уверены, что этой вашей Виолетте можно верить? — спрашиваю я.

— Взгляните на список, — отвечает Лизбет. — Он ведь написан рукой Мэннинга, верно? — Когда я не отвечаю, она добавляет: — Уэс, перестаньте! Это почерк Мэннинга или нет?

— Да, это его рука, — говорю я, чувствуя, как у меня опять учащается дыхание.

— То-то и оно. Поэтому если он сам заполнял этот «табель успеваемости», то, по-вашему, четыре точки напротив его инициалов — оценка, которую он себе поставил, — это «пятерка» или жалкая «двойка»?

— Наверное, «пятерка», — высказываю я предположение, глядя на значок

— Однозначно «пятерка». И он выступает в роли шифровальщика. Я готова держать пари, что эти четыре точки — самая настоящая, доподлинная «пятерка». Может быть, даже с плюсом. А теперь посмотрите, кто тот счастливчик, который удостоился такой же оценки.

Я смотрю на список. И впервые замечаю, что и Мэннинг, и Дрейдель отмечены одним и тем же условным обозначением — четырьмя точками в квадрате.

— Раз, два, три, четыре, пять, вышел Дрейдель погулять. И попался, — декламирует в телефонную трубку Лизбет.

— Послушайте, Лизбет, это еще ничего не доказывает. Ну и что, если президент доверял Дрейделю больше остальных?

— Ничего. Если только он не доверил ему сделать нечто такое, чего не мог поручить другим.

— Подождите, теперь вы записали Дрейделя в костоломы?

— Уэс, это вы работали с ними, а не я. Только не говорите, что у президента никогда не возникало личных проблем, с которыми надо было разобраться по-тихому.

— Разумеется, но улаживанием подобных вопросов всегда занимался… — Я умолкаю на полуслове.

— Кто? Бойл?

— Да. Во всяком случае, должен был заниматься. А что, если в этом все дело? Что, если такими вопросами поначалу занимался Бойл…

— …а потом стал заниматься кто-то другой?

— И вдруг их стали поручать Дрейделю, — соглашаюсь я, кивая головой. — Никто бы и не узнал, что президент пошел на небольшую рокировку, если только…

— …если только его сотрудники не обнаружили свой рейтинг в этом списке, — заканчивает вместо меня Лизбет. Она торопится развить свою мысль, — Поэтому когда Бойл увидел эту «табель о рангах», увидел, что Мэннинг и Дрейдель удостоились одной и той же оценки…

— …то понял, какое место в действительности занимает в президентской иерархии у тотемного столба.

Еще час назад я со спокойной душой счел бы, что Лизбет просто спятила: чтобы президент и Дрейдель злоумышляли вдвоем… Но теперь… Я мысленно прокручиваю в памяти последние десять минут. Вспоминаю, что сказала первая леди… в чем Бойл обвинил президента… и что уже подтвердила Лизбет… Если хотя бы половина из этого правда… Я вдыхаю полной грудью сырой и теплый воздух и стискиваю зубы, чтобы успокоить сердцебиение. Но оно не желает успокаиваться. Грудь у меня вздымается и опадает с регулярностью часового механизма. По лицу и шее ручьями течет пот.

Вдалеке, в начале квартала, на углу Каунти-роуд, белая машина с включенным указателем поворота медленно ползет в мою сторону.

— Сматывайтесь оттуда как можно быстрее, — настойчиво советует мне Лизбет.

— Уже уезжаю.

Распахнув дверцу, я прыгаю на сиденье водителя и начинаю судорожно шарить по карманам в поисках ключей. Я пришел сюда, чтобы сделать признание… и чтобы получить помощь от самого лучшего и самого могущественного человека в моей жизни. Но теперь, когда президент стал членом Четверки, а Дрейдель, оказывается, с потрохами продал нас Льву… Я пытаюсь вставить ключ, но руки дрожат так сильно, что он только царапает замок зажигания. Я предпринимаю новую попытку. Проклятье, ну почему он не вставляется? Разозлившись, я слепо тыкаю ключом, он соскальзывает и протыкает мне подушечку пальца. Меня пронзает острая боль, как будто под ноготь загнали раскаленную иглу. Но когда глаза мои наполняются слезами, я понимаю, что боль тут ни при чем. Во всяком случае, эта боль.

К горлу подкатывает комок, меня душат сдерживаемые рыдания. Я снова стискиваю зубы, но все бесполезно. Нет, не плачь, не смей… — шепчу я себе, обхватив руль обеими руками и уткнувшись в него лбом. Передо мной снова проходят долгие годы, проведенные бок о бок с президентом. За это время я узнал не только размер его обуви и то, каким подушкам он отдает предпочтение. Я знаю, что он думает: кто раздражает его, кому он доверяет и кого ненавидит. Я знаю даже то, кто, по мнению Мэннинга, до сих пор использует его. Мне известно, к чему он стремится, чего боится, о чем мечтает и на что надеется… И на что надеялся я… Комок в горле исчезает, и тело мое сотрясают сдавленные рыдания. После восьми лет… после стольких дней, проведенных вместе… О боже, как я мог так ошибаться в этом человеке!

— Уэс, вы меня слышите? — раздается в телефонной трубке голос Лизбет.

Все еще тяжело дыша и отчаянно стараясь успокоиться, я проглатываю слезы, выпрямляюсь на сиденье и наконец попадаю ключом в замок зажигания.

— Одну секунду, — шепчу я в трубку. Вдавив педаль газа, я чувствую, как колеса вгрызаются в дерн разделительной полосы, обретают опору и наконец резким рывком посылают автомобиль вперед. Смахнув слезы с глаз, я вдруг замечаю меню из китайского ресторанчика, подсунутое под один из стеклоочистителей. Я включаю «дворники», а когда они услужливо пододвигают ко мне по стеклу лист бумаги, высовываюсь наружу и хватаю его. Небрежно швырнув меню на сиденье пассажира, я вдруг краем глаза замечаю знакомый почерк на обороте, как раз под отрывными купонами. Нога моя автоматически жмет на тормоза, под протестующий визг покрышек автомобиль идет юзом и останавливается в двадцати футах от знака «Стоянка запрещена» в конце квартала.

— С вами все в порядке? — спрашивает Лизбет.

— Подождите минутку, не кладите трубку…

Я беру лист бумаги. Ошибки быть не может, почерк мне знаком. Аккуратные, тщательно выписанные мелкие печатные буквы.

Уэс, обернись и посмотри назад. Убедись, что ты один. (Прошу прощения за мелодраму.)

Резко развернувшись на сиденье, я смотрю в заднее стекло, глотая последние слезы. Ворота в особняк Мэннинга заперты. Тротуары пусты. А на разделительной полосе, поросшей травой, которая делит узкую улицу на две части, стоит только небесно-голубая арендованная машина сотрудников музея мадам Тюссо.

— Вы что-то нашли? — спрашивает Лизбет.

Руки у меня так сильно дрожат, что я с трудом разбираю последнюю фразу в записке.

Ты должен знать, что он еще натворил. Сегодня в 19:00 на…