Книга Зона сна - Олег Горяйнов

Отлетев в ту область пространства, куда лучи доходят во сто лет, мы увидели бы наяву, как Ньютон и Коперник делали свои гениальные открытия. Еще далее – мрачные дела инквизиции и, наконец, самого Христа, умирающего перед нами на кресте за проповедь равенства и братства. Мы могли бы сфотографировать все эти события, восстановить их истории в первобытной истине и убедить наглядно человечество, что ни одно из них не исчезло бесследно, но все существуют и в настоящем времени, в картинах света и лучистой теплоты на различных расстояниях мирового пространства…

И если мы вполне усвоим эти представления не только своим умом, но и сердцем, они заставят нас относиться серьёзно ко всему, что мы делаем и чувствуем: ведь каждое наше чувство, каждое желание уносится в вечность и никогда не умирает».

Молога, куда в одном из снов Стас почти ежегодно хаживал с обозом на ярмарку, теперь соединялась с Ладогой через Тихвинский канал. Замыслил его строительство ещё Пётр Первый, ведь по этой трассе издревле шёл торговый путь с Волги в Прионежье и Балтику, но через водораздел грузы возили гужом. В 1712 году Пётр сам приезжал сюда, чтобы познакомиться с трассой.

После его смерти идею забыли; император Павел её возродил, но строить начали уже после его убийства. И теперь Стас мог сам видеть, как множество маленьких пароходов, взяв плоские баржи на буксир, сворачивали с Волги на реку Мологу, чтобы доставить в Петроград и дальше на север дары знойного Нижнего Поволжья в трюмах своих и на палубах.

Город примерно на треть был застроен каменными домами, в основном одноэтажными, но попадались и двухэтажные. Народу было много; дела здесь шли всё-таки побойчее, чем в заштатном Мышкине.

Запах! Он его сразу вспомнил. Там, на прежнем Холопьем поле, триста лет назад, пахло точно так же. Это была сложная смесь лошадиных и человечьих ароматов, запах земли: так пахли груды овощей; запах пыли: его источали зерно и улица; свежий запах со стрелки рек – Молога в месте впадения в Волгу разливалась на 130 саженей; запах навоза, конечно. Долетал и запах свежего сена.

В отличие от Мышкина здесь был рынок: масло, сыры, мясо и птица, мёд, мука, патока, репа, брюква… Но появились и новые товары: местный картофель, привозные помидоры и дыни… Увидев апельсины, Стас подумал: каким образом китайский апельсин появился в этих краях позже вьетнамского жителя, огурца? Ведь огурцы он ел даже при дворе князя Ондрия!.. Потом сообразил: огурец везли в семечках, и он распространялся во все края рассадой. Апельсин же не приживался ни здесь, ни даже в Византии, а везти плоды никто бы не стал: сгниют.

В лавках купцов рулоны с полотном, гусь-хрустальненское стекло, нарядная нижегородская хохлома, подмосковная гжель, павловское железо, богородские кожи, скобяные товары. Чего у нас тут только не производят…

По улице Корнилова, главной в городе, пропылил полуторатонный грузовик «ЗИК»; за ним с воплями бежали ребятишки. Увидев Стаса, они с теми же точно воплями побежали за ним. Да и весь город провожал взглядом мотоциклиста, затянутого в кожу, оседлавшего мощную машину, какой в этих краях, пожалуй, и не видывали.

Стоило Стасу остановиться на ярмарочной площади, как к нему подбежал, придерживая саблю, молодой околоточный и козырнул – на всякий случай.

– Что ярмарка, скоро? – спросил Стас, снимая шлем.

– Ярмарка? – поразился чин. – Да ведь ярмарки тут уже сто лет как нету!

– Вона как, – сказал Стас, будто ему это было всё равно, и попросил: – Присмотри за машиной. Где тут можно умыться и где почта?..

Он обошёл ярмарочную площадь, отбил телеграмму маме: «Всё в порядке тчк целую тчк сын», – и вышел к стрелке. Внизу два десятка мужиков спускали на воду только что построенную барку; Молога всегда славилась своими корабелами, хотя кораблики тут делали маленькие, скорее лодки. Вдоль берега, там, где во время оно стояли гулящие дома, теперь вели какое-то строительство: возводились каменные стены; окружённая лесами, торчала в небо красная кирпичная труба.

– Любезный! – обратился Стас к проходившему мимо мастеровому. – Скажи-ка, что это у вас тут за стройка?

– Это? – Парень опустил на землю ящик с инструментом, оглядел непривычно одетого Стаса с ног до головы. – Это будет промкомбинат! Мельница, маслобойня, крахмалопаточный завод и, само главно, баня!

– Да ну?!! – поддержал Стас восторженный тон местного жителя.

– А как же! – сказал тот, гордясь. – Индустриализация, панимашь! Не тока ж Москве всё лучшее!

– А говорили, скоро тут затопят всё… – сказал Стас, удивляясь, что простую мануфактуру, даже для времён Петра Первого мелкую, тут считают за индустриализацию.

– Да ходят слухи-т, про плотину и прочие гадости, – протянул мастеровой. – Только мы не верим. Да и не строили б, если затапливать…

– А кто строит?

– Известно кто: англичане. У кого ещё деньги-т есть?.. Слышь, а ты не с Москвы, часом, будешь?

– С Москвы.

– Просьба к тебе. – Парень понизил голос. – Вернёшься в Москву, скажи там, что пущай даже и не думают нас топить. Мы из своих домов не уйдём. Скажешь?

– Скажу.

– Ну, бывай.

Мастеровой поднял с земли свой ящик с инструментом и свернул за угол. Стас подумал, что Морозов прав: не будут строить никакой плотины.

Он побродил по городку ещё с полчаса. Нашёл примерно то место, где стоял дом его тестя, Миная Силова. За добротным забором теперь возвышалось приземистое каменное строение. Стас толкнул калитку и тут же отступил назад: здоровущий лохматый пёс бросился к нему со злобным лаем. На шум вышел сонный пузатый дядька в засаленной майке и нелюбезно спросил:

– Что надо?

– Хозяин, – сказал Стас. – Здесь когда-то Минай Силов жил…

– Чё?.. Не жило здесь никакого Миная Силова.

– Ну очень давно.

Дядька нахмурил лоб, произвёл трудную мыслительную работу и уверенно сказал:

– Не. Никакого Миная здесь не жило.

– А до тебя кто жил?

– Никто, – отрезал дядька, – я всегда тут жил.

И ушёл в дом.

Стас с досадою плюнул ему вслед. Но досадовал не на него, а на себя: кто здесь будет помнить Миная? Старик Державин ещё вон когда заметил, что река забвенья утопит царства и царей, а я ищу какого-то Миная… Но всё же тоска жила в его сердце.

Возвращаясь на ярмарочную площадь, заглянул на минутку в древний Афанасьевский монастырь. Четыре храма на его территории радовали глаз и душу основательностью и красотою росписей. Очевидно, туризма тут ещё не знали, досужие путешественники глаза аборигенам не намозолили, и потому к Стасу вышел местный служка из братии – поздороваться. Стас у него спросил, не осталось ли в городе архивных записей конца семнадцатого века. Сожгли архив-то, сказал служка. В войну ещё. Эх, река забвенья!