Книга Росток - Георгий Арсентьевич Кныш

первейшая особенность живого организма.

Хочешь или не хочешь (насколько тебе хватит фантазии) , а я склонен рассматривать все удивительные формы живого как экспериментальный материал, что подтверждает пусть слепое, пусть неосознанное движение природы к совершенству, воплощенному в человеке. Не напоминают ли тебе, Григорий Васильевич, деревья аксоны и дендриты: вены и артерии? Или, к примеру, выбор органа зрения — глаза — из тысячи иных систем восприятия и анализа света. Ухо... Кожа... Нюх... Это неимоверно сложная и еще до сих пор укрытая за всеми печатями тайна. И исключительная соразмерность биологических процессов со временем...

Григорий, облокотившись на стол и подперев ладонями подбородок, внимательно слушал Петра Яковлевича. Свет торшера хорошо вырисовывал его высокий, выпуклый лоб мыслителя и снопики бровей над глазами, бросил тени-мазки на впалые щеки и прямой нос. Лицо Петра Яковлевича было одухотворенным, взгляд проницательным. Говоря о неимоверной сложности сущего, он вел младшего друга проложенной самим тропинкой.

У Григория потеплело на сердце от доверия к нему и веры в него Петра Яковлевича. Сколько же знает этот человек! Сколько же он успел, несмотря на страшное увечье, полученное в годы войны!

А ведь эта война чем-то породнила их. Несчастье, не в пример его противоположности — счастью, куда крепче, куда естественнее связывает людей. Пережитое горе роднит. Счастье же — эгоистично. Петра Яковлевича война искалечила, превратив в беспомощный обрубок. По давним меркам и понятиям он заранее был обречен влачить жалкое существование — как-нибудь провести день до вечера. Но ведь он выстоял! Ведь он вылепил из себя и человека, и ученого! Да, реки пролитой крови и миллионы смертей прошли не бесследно еще и потому, что родили и выковали характеры, подобные характеру Петра Яковлевича. И он, Григорий, не случайно встал рядом с ним, трепетно вобрал в себя его жизнь. Ведь поле для посева в его сердце вспахало сиротство. Они — кровные по жизни и по духу.

Есть у Петра Яковлевича счастье! Оно — в знании и в познании! Оно в тех, кого он ведет следом за собой, учит отбрасывать преходящее и мелкое...

— Слово образовало вторую нашу сигнальную систему. Слово сделало нас людьми. Основные законы работы первой сигнальной системы управляют и второй, потому что это работа все той же нервной ткани. Я почти дословно пересказываю тебе выводы Павлова.

— Академик был богом в этих вопросах. Недаром острословы говорят, что он в этом деле собаку съел, — отозвался шуткой Григорий, не догадываясь еще, к чему хочет подвести его Петр Яковлевич.

— Не кощунствуй! Вдумайся в сказанное!.. Вводя во временную связь с организмом то или иное явление природы, легко выяснить, до какого предела деления, дробления доходит определенный анализ животных. Павлов выявил, что у собак, которых он, кстати, очень любил как терпеливых и сообразительных помощников, ушной анализатор различает тончайшие тембры, мельчайшие полутона. Не только различает, но и точно фиксирует, запоминает. Более того, чуткость у собак вдвое выше, чем у человека. И вот что еще очень важно. Запомни. В условный рефлекс, во временную связь определенный анализатор вступает общей своей частью, и только потом, постепенно, путем дифференцирования условных раздражителей вступают в работу его части. — Петр Яковлевич умолк, о чем-то задумался. — Пошли-ка ляжем и продолжим в кроватях наш разговор. Не возражаешь?

— Пойдем, — кивнул Григорий.

Они перешли в спальню, разделись. Петр Яковлевич снял свои «железяки», как он называл протезы, залез под одеяло.

— У нас при описании деятельности при моделировании не всегда учитывают абсолютную и относительную силу разных раздражителей с продолжительностью скрытых остатков предыдущих раздражений. На это обратил внимание Сашко, когда приезжал к нам. И сила раздражений, и их задержка, и их остаточные следы поддавались точным измерениям. Сашко изучал их. Его поразила необычайная соразмерность силы и меры. Аналогия — довольно точная — математических зависимостей. Недаром Иван Петрович Павлов говорил, что математика — учение о числовых отношениях — полностью подходит к человеческому мозгу...

— Можно я буду курить? — прервал Григорий Петра Яковлевича.

— Кури. Хотя мне табак противен. Только открой форточку.

Григорий открыл форточку, закурил сигарету, лег, удобней примостил голову на подушке. Всматриваясь в скользящие по стене световые пятна, что появлялись вместе с шумом автомашин за окном, спросил:

— И догадываюсь, и не догадываюсь... Зачем вы мне прочитали эту лекцию?

— Созрела одна идея, — Петр Яковлевич нащупал на тумбочке настольную лампу, включил ее, чтобы видеть лицо собеседника. — Но я что еще хочу... Ты помнишь замечание американца Шеннона о сложности распознавания образов вычислительными машинами?

— При чем тут это? — перевернулся на бок Григорий, чтобы тоже видеть Петра Яковлевича.

— В нашей системе будет искусственное зрение. Шеннон предвидел, что для распознавания образов понадобятся вычислительные машины совершенно иного типа, чем нынешние. Они будут выполнять операции с образами, понятиями, аналогиями, а не последовательные операции с цифрами.

— Что из того? Таких машин нет, и неизвестно когда будут.

— Ты выслушай до конца. И не перебивай, — с обидой в голосе произнес Петр Яковлевич. — Я хочу сказать о симультанном распознании. Есть такой психологический термин... Это особенный процесс... Он строится на основе внешнего вида фигуры, формы всей фигуры в целом, восприятия фона... Иначе — распознание образа, обоснованное на целостных признаках, благодаря чему восприятие целого опережает восприятие частей. Части определяются после. Согласно концепции некоторых кибернетиков относительно зрения, распознаваемый предмет должен сперва находиться где-то внутри субъекта, а потом выноситься наружу и соотноситься с реальностью. Я не согласен с этим. Мне ближе и понятней иная концепция: световое воздействие предмета на зрительные нервы воспринимаются не как субъективное раздражение самого зрительного нерва, а как объективная форма предмета, которая находится вне глаз.

Речь Петра Яковлевича была похожа на исповедь. Он будто передавал в молодые, сильные руки Григория свое самое заветное, открывал ему путь дальше. Передавал щедро, безоглядно. Точно так же, как тогда, когда бросил свое тело на мины, чтобы предупредить красноармейцев о подстерегавшей их смертельной опасности.

— У нас пока что нет и таких анализаторов. А они необходимы. Объясняю почему. Допустим, ты передвигаешься в темноте, нащупывая дорогу посошком. Сперва ты ощущаешь толчки ладонью и пальцами рук, когда посох натыкается, скажем, на камень, на полено или на забор. Через некоторое время толчки трансформируются в ощущение предметов. Интегрированные нервной системой, эти ощущения приобретают