Книга Скорая развязка - Иван Иванович Акулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В е д у н о в. Не лешие, конечно. Ты литератор, и тебе видней. Но знай же, что русскому человеку лес никогда не мешал. Тем, что мы, русские, крепко вросли в землю, мы обязаны лесу: он нас поит, кормит, согревает, охраняет, в конце концов.
В е р а. Ну ладно, Ваня. Тебя не переспоришь. Пусть будет по-твоему: кормит и охраняет. Но Родине нужна нефть. Вот сейчас, немедленно и много. Нужно много нефти. Это наша энергия. Живем, Ваня, в такую пору, когда от врагов уже не спасет лес. Мы от Батыя и немцев разбегались по лесам, а потом из-за кустов долбили завоевателей дубиной. Сейчас не то время. Идет соревнование систем. Нужны ракеты, а ракеты — это нефть. Ты всегда считался с моим мнением, думаю, согласишься и на этот раз. Геологам ты не будешь мешать и дашь мне слово. Даешь? Ну я прошу, Ваня.
В е д у н о в. Гляжу я на тебя, Вера, и думаю, кого и как ты учишь. Только подумать, кто выйдет из твоей школы: охранитель, накопитель и хозяин или порубщик, умеющий говорить о международных проблемах и не ведающий, что можно плакать под шум родных лесов и можно умереть, когда плохо этим родным лесам… Нет, я решительно не могу согласиться, чтоб так безумно втаптывали в болото народное богатство. В высоких верхах не знают о таких безобразиях, и я, как коммунист, не имею права молчать.
В е р а. А ведь я не знала до сих пор, что за твоей добротой скрыта такая жестокая пружина.
В е д у н о в. Но что же делать? Что делать? Научи, Вера. Научи. Я всегда искал твоих советов. Как скажешь, так и сделаю.
В е р а. Нет, не сделаешь. Я по дыханию твоему чую, не сделаешь. Значит, я тебе с сей минуты больше не пособница.
В е д у н о в. Верочка, но ты опомнись. Ведь это не наше личное дело. Здесь большие государственные интересы.
В е р а. Я не желаю, чтобы мой муж перед всеми выказывал свою провинциальную ограниченность. Ты уж должен был поставить перед собой вопрос, прав ли ты, только лишь потому, что тебя никто не поддерживает. Тебя же никто не поддерживает. Ни район, ни область. Даже наш Митяев. Здесь же больше политика государства, а ты кто? Кто ты есть? Я уже как-то говорила. Если один сказал тебе, что ты пьян, и подтвердил другой, то ты, даже трезвый, пойди и проспись.
В е д у н о в. Для меня сейчас, пожалуй, это самый лучший совет. Право, утро вечера мудренее.
В е р а. Значит, жена твоя чего-нибудь да стоит? Ну, скажи, скажи. Молчишь. Тебе все нужны государственные проблемы, а жена — что, она человек близкий, а близкому досадить не грех. Ты хоть когда-нибудь подумал, что у твоей жены не так уж далека круглая дата? Мировые проблемы, Ваня, нам с тобой все равно не под силу, давай лучше подумаем, как и с кем отметим мой день рождения.
В е д у н о в. Но ведь это еще не скоро. И как у нас все выходит: как только жизнь заставляет нас думать мы тотчас ударяемся в юбилей.
В е р а. Ах вот оно что. Муж бьется над судьбами отечества, а жена подсовывает ему бутылку. Ну, знаешь, это слишком. Подумайте вы, какой доморощенный мыслитель. Только остановка, Ваня, совсем за немногим: думать-то тебе не над чем.
В е д у н о в. Я думаю, Вера, есть над чем. И я, пожалуй, кое-что придумал. До сих пор я действовал в одиночку. Но дальше… Я соберу всех депутатов, и мы своим решением призовем к ответу этого выскочку Пылаева.
В е р а. Боже мой, я еще защищаю его, что он не злопыхатель. Да злопыхатель же. Мелкий, въедливый, завистливый. Боже мой, ты не подумал над тем, что наши пути могут всерьез разойтись?
В е д у н о в. Верочка, милая моя, да ведь уже разошлись. Тебя уже нету со мной. Потому и бьюсь я так больно, что тебя нет рядом… А может быть, я в самом деле не прав? Может, я не понимаю чего-то важного, нового, что знают и понимают все? Вера?
В е р а. Конечно, Ваня, конечно. Ну, не понимаешь — поймешь. Ты только не упрямься. Ну, покипятился, с кем не бывает. Давай поговорим… об именинах. Дались нам мировые и всякие проблемы. Не нашего ума это дело.
В е д у н о в. Ты никогда раньше не говорила так. И это тревожит меня.
В е р а. Утро вечера мудренее, сам сказал, марш спать.
КАРТИНА ШЕСТАЯ
Двор дома Ведуновых.
В е р а. У меня сегодня чудное настроение… А вообще-то какой надо быть глупой, чтобы радоваться. Тридцать — ведь для женщины закат. Боже мой, финал. И все-таки мне славно. Ты слышала, геологи переправились на ту сторону Иленьки и придут на именины. Я представляю, в каком настроении. Да здравствует энергия! — скажет Пылаев.
Г а л я. Ты чересчур горячо и много говоришь о геологах. Ну к чему бы это.
В е р а. Да. Я тоже ловлю себя на этом. Осуждаю и не могу ничего сделать с собой. Я уже давно, Галка, живу чувством и ожиданием, что они вот-вот позовут меня с собой. Ой, ты не слушай меня.
Г а л я. По-моему, Иван Павлович обо всем знает и остро мучается. Но он умеет молчать и все носит в себе.
В е р а. Носит и копит. А попросту говоря, он ревнует меня к Роману и лютой ненавистью ненавидит его. Эта ненависть и не дает ему покоя, и он с остервенением, свойственным мелким людям, мстит и будет мстить Пылаеву. Вырвусь ли я из этих клещей?
Г а л я. Нет, Вера, нет и нет. Иван Павлович хороший. И любит тебя! Души в тебе не чает.
В е р а. Разве я не понимаю, Галка? Мне иногда жалко его, а бабская жалость — та же любовь. Но не греет она меня. Теплый он какой-то, ручной, весь деревенский, лесной. А мне хочется большого, сильного чувства, которое захватило бы меня всю, закрутило бы, бросило обо что-нибудь, а там хоть смерть. Я не знаю и не хочу знать, где прав и где виноват Пылаев, но верю каждому его шагу и с этой верой готова идти за ним на край света.
Г а л я. Ты, Вера, попросту бредишь своей прошлой любовью. А Пылаев, по-моему, ни тогда, ни теперь не питал к тебе никаких чувств. Такие пылаевы еще внутри матери избалованы чужой любовью.
В е р а. Мы еще больше любим человека за то добро, которое сделали ему. Так и я теперь. Если и в самом деле Пылаев напрасно вырубил лесные дачи, в этом повинна и я. Я буду виновата вдвойне, потому что не помогла Ивану, а помешала. Поддержи
