Книга Я научу тебя любить - Мария Акулова

— Или не друг вовсе? Но ладно мама… Она никогда в меня не верила. Не сошлись характерами. Бывает. Но вы-то что щетинитесь, Корней? Нам бы наоборот… Мосты строить…

— Зачем тебе Аня? — не считая нужным ни реагировать, ни корчить из себя сверхвоспитанного человека, Корней проигнорировал намек и то, что вроде как на ты не переходили. Спросил, смотрел прямо, ожидая ответа. По-прежнему не испытывая ничего, кроме холодного отвращения.

— Аня — моя дочь.

Анфиса ответила неспешно. Корней вновь скривился.

— А если по-честному? Удивилась, что вопрос с жильем так быстро решили и почувствовала неладное? Или тебе кто-то сказал, что у дочки богатый ебарь? Решила присосаться?

Зинаида охнула, Анфиса только усмехнулась снова. Сейчас даже не делала вид, что мать имеет хоть какое-то значение лично для нее. Смотрела на Корнея, взглядом говорила: «конечно, умный»…

Только ему от этого взгляда никакого удовлетворения.

— Так это временное явление. Кому, как не тебе, об этом знать… Много же было, наверное, ебарей. Или все дело в том, что нищета в основном?

Корней знал, что при Ланцовой не надо, но его несло… Очень хотелось убрать с лица суки ухмылку. Очень. Любыми методами.

— Но-но, Корней. Не надо до грубости опускаться. Мы же интеллигентные люди. Зачем же так?

Хотелось нахер послать, но Корней сдержался. На секунду опустил взгляд, дал себе небольшую передышку, чтобы вернуть хладнокровие. Потом же снова посмотрел в глаза Анфисы.

— Сколько будет стоить, чтобы ты уехала? Просто тихо. Без криков, оров, заламывания рук, рваных волос и клятв в том, что любишь… Анечку?

Спросил, в принципе ни к чему не готовясь. Не испытывая ни жалости, ни надежды на надежду. Она озвучит сумму, тут без сомнений. Просто повыпендриваться может. А вот этого не хотелось бы…

— Давайте мы завтра встретимся, Корней. Я подумаю немного. Я ведь правда по дочери соск…

— Завтра, так завтра. Зинаида, оставите мой номер, пожалуйста. Жду в машине вас. Выйду покурю.

Не считая нужным выслушивать, как Анфиса снова будет ссать в уши, Корней встал из-за стола, оставив после себя купюру. Заполучил кивок старшей Ланцовой, на среднюю даже не глянул. Пошел к двери.

Если им нужно что-то обсудить — пусть обсуждают. Если Зинаида захочет еще раз попытаться вразумить — он не станет переубеждать. Просто слушать это… Не хочется.

Бесит до состояния, когда теряешь человека в себе. Сам становишься кровожадной тварью, единственное желание которой — искать болевые и прицельно долбить в них.

А при Зинаиде нельзя. Аня ее слишком любит.

Он спустился с крыльца, чувствуя, как ощутимый мороз окутывает горячее почему-то тело. Хотя понятно ведь, почему. От злости. Подошел к машине, достал сигареты, действительно закурил.

И сам не любил, бросал же давно и вроде как безвозвратно. И Анька не любила. Видела сигареты в доме — пугалась сразу. Начинала думать, что не так… Но сейчас как-то совсем гадко было. Да и выветрится, пока дома окажется. Одну же всего…

Этого хватило и ему, и Зинаиде.

Которая тоже вышла. Приблизилась к машине. Они снова не говорили. Корней смотрел тяжело, Зинаида и вовсе не смотрела. Только на дверь, когда садилась. А потом на свои руки, пока ехали…

В какой-то момент Корней понял, что Ланцова тянется к лицу дрожащими пальцами, присмотрелся…

— Вам нервничать нельзя. У вас сердце.

Он не был мастером утешений. Только с зайкой получалось прочувствовать боль и разделить ее. С другими людьми — нет. И с Зинаидой тоже нет. Поэтому произнесенные слова, а еще новая гримаса на лице — сожаления, максимум, который в принципе из него можно было выжать.

И Зинаида вроде как согласилась. Кивнула, к окну отвернулась. Только руку по-прежнему держала прижатой к губам. Дышать пыталась. Глаза закрыла… Понятно было, что очень хочет справиться…

— Я решу вопрос. Не волнуйтесь. Завтра встречусь — договоримся. Она не подойдет к Ане. Вы и без меня знали, что все будет именно так…

— Знала… — ответ получился тихим. Сдавленным. — Это моя вина. Все моя вина…

Зинаида скорей всего не ждала ничего. И не ему говорила. Себе. Корней же вздохнул, сжимая руль сильнее…

— Вы вырастили Аню. Это выросло само. Не надо брать на себя ее вину. Вы дочь на деньги променяли бы? А внучку? А из дому мать выбросили бы за деньги? Нет. Перестаньте себя мучить. Я завтра встречусь с ней. Привезу деньги. Получу расписку. Она уйдет из Аниной жизни и угрозы представлять не будет. Сунуться не рискнет, иначе деньги придется вернуть. Аня никогда не узнает об этом. Вы никогда больше не будете рассказывать ей, что мать звонит, просто дозвониться не может… Подарки отправляет, просто не доходят… Приветы передает, просто лично не получается… Перестанете строить этот сраный воздушный замок-урод. Он со временем сам разрушится. Аня постепенно все поймет. Это единственное, в чем вы виноваты перед Аней. Остальное… Вы сделали ее лучшей в этом мире девочкой. Самой доброй. Душевной. Чистой. Я очень вам за это благодарен.

* * *

Корней оставил Зинаиду у подъезда ее нового дома. Не был расположен к долгим беседам. Попрощался, спросил, не нужна ли помощь и все ли нормально. Пообещал, что по итогу завтрашнего разговора позвонит, и уехал.

Зинаида же проследила взглядом за автомобилем, а потом…

Подошла к лавке, села на нее. Чувствовала себя так пусто, будто… Будто не дом снесли, а душу выдрали. Бескровно. Просто внутри образовалась полость. Даже не больно особо. Давно ведь все понимала. Давным-давно. А что не понимала — должна была. Не маленькая. Не глупая. Жизнь прожила. Всякое видела. Но как-то так получилось, что худшее в собственной дочери воплотилось.

И что бы там ни говорил Корней, пусть мудро, пусть трезво, но невозможно просто взять и разделить: где твоя вина, а где "само выросло".

Ищешь ведь постоянно. Ищешь и ищешь… Где промахнулся? Где ошибся? Где недодал? Где разбаловал? Где оступился? И хочешь… Очень сильно хочешь отмотать время и сделать все иначе. Чтобы… Ребенка своего спасти. Кровь свою. И плоть свою. Отрекшуюся.

Чувствуя, что горло снова сковывает, Зинаида вскинула взгляд в небо.

Когда Корней вышел из кафе, она ведь снова пыталась… В последний раз в жизни, наверное, призвать дочь к совести. Уже не просила вернуться к лучшей в мире девочке, а хотя бы оставить ее в покое. Не ранить. Не делать больно. Просто уйти. И в этом проявить свою любовь. Да только Анфиса…

Даже это для нее было слишком благородно.

Она не знала, насколько Аня — тонкая. Не знала и знать не хотела. Она готова была танком проехаться. По ней видно было, что готова. И сколько ты под гусеницы ни бросайся, не остановишь. Только… Деньги.

Как бы ужасно ни звучало, остановят только деньги…