Книга Особые отношения - Джоди Пиколт

— Я всегда обращаюсь к Библии за советом, миссис Моретти. Даже за примерами сексуальных извращений.

— И что там сказано об анальных пробках?

Уэйд взвивается с места.

— Протестую!

— Действительно, миссис Моретти… — хмурится судья.

— В таком случае следует признать, что есть вещи, о которых ничего не сказано в Библии, но которые, тем не менее, являются сексуальными отклонениями?

— Вполне вероятно, — допускает пастор Клайв. — В Библии перечислены только общие принципы.

— Но то, что в Библии упоминается как сексуальное извращение, это, по-вашему, слово Божие. Абсолютно непререкаемое?

— Именно так.

Анжела Моретти берет со стола защиты Библию, пестрящую закладками.

— Вы знакомы со Второзаконием, глава 22, стихи 20 и 21? — спрашивает она. — Вы не могли бы вслух прочесть этот отрывок?

Голос пастора Клайва звенит в зале суда:

— «Если же сказанное будет истинно, и не найдется девства у отроковицы, то отроковицу пусть приведут к дверям дома отца ее, и жители города ее побьют ее камнями до смерти».

— Благодарю, пастор. Не могли бы вы объяснить этот отрывок?

Он поджимает губы.

— В нем призывают забить камнями женщину, которая до свадьбы не сохранила девственность.

— Вы это советуете своим прихожанам? — Пастор не успевает ответить, как она задает следующий вопрос. — А как насчет Евангелия от Марка, глава 10, стихи 1—12? В этом отрывке запрещается развод. Среди ваших прихожан есть разведенные? Ох, постойте… разумеется, есть. Макс Бакстер.

— Господь прощает грешников, — говорит пастор Клайв. — И с готовностью принимает их назад в свои объятия.

Анжела опять листает Библию.

— А что вы скажете о Евангелии от Марка, глава 12, стихи 18—23? Если мужчина умирает бесплодным, его вдова по библейскому закону обязана возлежать по очереди с каждым из его братьев, пока не родит своему умершему мужу наследника. Вы это советуете скорбящим вдовам?

Я ненавижу себя за эти мысли, но снова вспоминаю о Лидди.

— Протестую!

— Или Второзаконие, глава 25, стихи 11—12? «Когда дерутся между собою мужчины, и жена одного подойдет, чтобы отнять мужа своего из рук бьющего его, и, протянув руку свою, схватит его за срамный уд, то отсеки руку ее: да не пощадит [ее] глаз твой».

Неужели там такое написано? Я по совету Рейда стал посещать занятия для взрослых по изучению Библии, но мы никогда ничего подобного не читали.

— Протестую! — Уэйд хлопает по столу ладонью.

Судья повышает голос:

— Миссис Моретти, я выведу вас из зала за неуважение к суду, если вы…

— Хорошо. Я снимаю последний вопрос. Но вы должны признать, пастор, не всякий постулат Библии имеет смысл в наши дни.

— Только потому, что вы вырвали стихи из исторического контекста…

— Мистер Линкольн, — решительно произносит Анжела Моретти, — вы первым начали.

Фонограмма 1 «Ты дома» Фонограмма 2 «Дом на улице Надежды» Фонограмма 3 «Бегущая от любви» Фонограмма 4 «Последняя» Фонограмма 5 «Выходи за меня замуж» Фонограмма 6 «Вера» Фонограмма 7 «Русалка» Фонограмма 8 «Обычная жизнь» • Фонограмма 9 «Там, где ты» Фонограмма 10 «Песня Самми»

Зои

Первые пять секунд после пробуждения день кажется хрустящим, как новенький доллар, — без единого пятнышка, исполненный надежд.

А потом я вспоминаю.

Идет суд.

Есть три эмбриона.

И сегодня я даю показания.

Вспоминаю, что остаток жизни нам с Ванессой придется прыгать выше своей головы и бежать в два раза быстрее, чтобы получить то, что имеют гетеросексуальные пары. Любить всегда было нелегко, но, похоже, для однополых пар — это бег с препятствиями.

Я чувствую, как она сзади обхватывает меня руками.

— Перестань думать, — велит она.

— Откуда ты знаешь, что я думаю?

Ванесса улыбается мне в лопатку.

— Потому что у тебя открыты глаза.

Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Как у тебя это получилось? Как может признаться совсем юный человек? Я о том, что я едва справляюсь с тем, что обо мне говорят в зале суда, а мне уже сорок один год. Если бы мне было четырнадцать, я не просто спряталась бы в шкафу, я бы прилипла к внутренней стенке этого шкафа.

Ванесса переворачивается на спину и смотрит в потолок.

— Я бы лучше умерла, чем призналась в школе о своей ориентации. Несмотря на то что в глубине души я понимала, кто я есть. Существует миллион причин скрывать свою ориентацию, когда ты подросток, потому что подростковый возраст означает быть таким, как все, не выделяться из толпы; потому что не знаешь, что скажут тебе родители; потому что боишься, что лучшая подруга подумает, что ты с ней заигрываешь, — серьезно, я была в этой шкуре. — Она смотрит на меня. — В моей школе сейчас пятеро подростков, которые не скрывают, что они геи и лесбиянки, и еще пятнадцать, которые не хотят признавать свою гомосексуальную ориентацию. И я могу повторить сто миллионов раз: то, что они чувствуют, — это абсолютно естественно. Но потом они приходят домой, включают новости и видят, что в армию гомосексуалистов не берут. Они видят, что очередную гомосексуальную свадьбу смешали с грязью. Одно верно: дети не дураки.

— Сколько людей должно сказать человеку, что с ним что-то не так, прежде чем он в это поверит? — размышляю я вслух.

— Тебе лучше знать, — отвечает Ванесса. — Ты лесбиянка-переросток, Зои, но ты такая же храбрая, как и все мы. Мне кажется, что геи и лесбиянки похожи на тараканов. Никогда не унывают.

Я смеюсь.

— Это явно был бы самый страшный кошмар пастора Клайва. Тараканы появились на Земле еще в эпоху динозавров.

— Но пастору Клайву придется поверить в эволюцию, — говорит Ванесса.

Упоминание о пасторе Клайве уносит меня к «дружным рядам», через которые нам вчера пришлось пробиться, чтобы попасть в здание суда. Вчера вечером Уэйд Престон выступал на шоу Сина Ханнити. Сегодня в зале будет вдвое больше журналистов. И вдвое больше внимания будет приковано ко мне.

Я привыкла быть в центре внимания — в конце концов, я ведь выступала на сцене. Но огромная разница между аудиторией, которая смотрит на тебя и с нетерпением ждет, что же будет дальше, и аудиторией, которая смотрит на тебя и ждет твоего провала.

Внезапно пастор Клайв уже не кажется мне смешным.

Я поворачиваюсь на бок, смотрю на маслянисто-желтый отсвет на деревянном полу и размышляю над тем, что будет, если я позвоню Анжеле и скажу, что у меня грипп. Или чума.