Книга Маг целитель - Кристофер Сташеф

— А потом, согрешив, погибать от раскаяния? — простонал монах. — Перестань меня мучить, красавица! Молю тебя, перестань!

— Я выполню твое желание, когда ты выполнишь мое! — Голос нимфы стал подобен тончайшему шелку. — Скажи правду, Игнатий! Разве ты не жаждешь изучить прелести моего тела?

— О Господи, жажду! — простонал монах. — Когда ты рядом, моему разуму только того и надо, что видеть, слышать, обонять тебя! Но душа моя рвется к Небесам! Не искушай меня, о прелестная, ибо твои чары — только мука для того, кому нельзя обладать тобою!

— Можно! — выдохнула нимфа и коснулась его руки своей нежной ручкой. — Я твоя — только скажи!

— Нет! Я должен быть верен своему обету!

— Как хочешь... — проворковала нимфа и прижалась к монаху.

Игнатий вздрогнул и возопил:

— Нет, не как я хочу, а как я поступлю! О, как жестока ты ко мне, прекрасная нимфа, — ты мучаешь меня радостями, от которых я отказался! Прекрати эту сладостную пытку, молю тебя.

— Ах так? Ты сказал, что будет так, как ты поступишь? — прошипела задетая за живое нимфа и вдруг из источника вожделения превратилась в самую обычную красивую женщину. — Я ничего не могу с тобой поделать, пока ты упрямишься. С тобой с ума можно сойти, Игнатий!

— Сожалею, что приношу тебе боль, — прошептал монах и опустил глаза.

— Не больно-то ты сожалеешь, — буркнула нимфа, и вновь в ее взгляде я увидел оскорбленные чувства. И тут я все понял.

— А, да он тебя интригует, верно? Единственный мужчина, устоявший перед твоими заигрываниями?

— Глупец! — простонал Фриссон.

— Нет, были и другие, — ответила Тимея, и казалось, слова ее сгорают и пеплом осыпаются с губ. — Был один мужчина, у него еще так странно горели глаза... он напал на меня и колотил, пока я не вырвалась и не убежала. Я его нашла среди обломков корабля, который притянула к острову, вызвав на море шторм. Был еще один монах, послушник в белой рясе, — этот обзывал меня дьяволицей, суккубом и все пытался истребить меня длинными злобными стихами. Пока он тут жил, остров опустел и почти превратился в пустыню.

Хотел было я спросить, сколько времени это продолжалось и какой смертью умер тот монах, но передумал.

А брат Игнатий качал головой и бормотал:

— Я бы такого никогда не сделал, нет! Нет, она добрая женщина, она чудесная женщина, и я должен признаться в том, что обожаю ее.

— Но все же не настолько, чтобы предаться похоти, — резюмировала нимфа, сардонически усмехнувшись. — Что за новое чувство ты взрастил во мне, монах? Прежде я никогда не смеялась над своими неудачами.

— Обидно, да? — спросил я.

— Он терзает меня безмерно, — согласилась нимфа. — Но не так, не так, как мне хотелось бы. Поэтому я не отпущу его и буду держать здесь, покуда он не отдастся своим чувствам. Тогда он по-настоящему полюбит меня и позабудет и о клятве, и даже о своей вере.

— Поскольку одно следует из другого, — пробормотал я себе под нос... — А ты никак не можешь пережить, что тобой пренебрегают, да? Не можешь хоть немножко воздержаться и не грешить?

Тимея пожала плечами. Остальные части ее тела также пришли в движение, и, надо сказать, вышло это весьма гармонично.

— Ну... если бы тогда... когда он только-только тут появился... тогда еще может быть, а теперь — теперь задета моя гордость. Мне нужно, чтобы он был мой, мой до конца.

— Я готов! Я твой до конца! — воскликнул Фриссон, сверкая глазами.

Тимея только взмахнула ресницами да лениво усмехнулась.

— Премного благодарна, песнопевец... Однако гордость мою оскорбил не ты, а он. О нет, я должна стать для него важнее всего в жизни, иначе я буду чувствовать, что ни гроша не стою как женщина.

— Стоишь! Ты очень даже стоишь! Ты мила и добра! — Брат Игнатий чуть было не взял нимфу за руку, но вовремя передумал.

— «Милая», — передразнила нимфа. — Это все ерунда. Да и доброта, как ты ее понимаешь, — это не по мне.

— А он тебе, что называется, под кожу забрался с самого начала, верно? — спросил я у нимфы.

— Да, но только иносказательно, в этом вся и жалость. О, поначалу он для меня ничего особенного не значил — всего лишь очередная жертва кораблекрушения... И совсем он меня не интересовал. Я забавлялась со всей командой во главе с капитаном. Но когда они мне надоели и я их отпустила, лишив возможности впредь портить девственниц...

— Ты лишила их желания? — воскликнул я. Нимфа цинично улыбнулась.

— Знай, презренный мужчина, что, когда мечты исполняются, они умирают.

А я гадал, что же такое она сделала с теми несчастными моряками. То ли они настолько пресытились любовными утехами, что больше им уже и захотеться ничего не могло? То ли настоящие женщины слишком много теряли в сравнении с ней?

— Они надоели тебе — так ты сказала? И что ты с ними сделала?

— Да ничего. Отправила вещички собирать, — небрежно ответила Тимея. — Волшебством починила их корабль. Мой остров восполнил их запасы провизии. А я пожелала им попутного ветра и прогнала их корабль от острова. Они уплыли, полные целомудрия и нежелания насиловать женщин.

Конечно, они бы запросто могли организовать насильническую кампанию ради того, чтобы доказать самим себе, что они еще мужики, но не думаю, чтобы Тимею это волновало. Вообще-то я сильно сомневался, что ее волновало что-либо, кроме ее самой.

— А потом ты обнаружила, что брат Игнатий тебя не хочет.

— Да, — сердито кивнула нимфа. — Его я никак не могла соблазнить и именно поэтому стала обожать. Он меня поразил. И когда я распрощалась с его товарищами, я его оставила здесь, чтобы развлекаться. Но никакого развлечения не вышло — одно только расстройство.

— Боюсь, так все и останется, — вздохнул брат Игнатий. — Мои соболезнования, красавица.

— Но ты приняла вызов, — догадался я.

— Верно, — кивнула Тимея. — И он тоже наверняка принял мой вызов, хотя и помалкивает.

Я все понял. Она беззаветно верила в свои женские чары. Но у этой веры были свои пределы. И как раз там, где вера нимфы в себя кончалась, начиналась полнейшая неуверенность, настоящий мыльный пузырь. Брат Игнатий проколол этот мыльный пузырь своим отказом от прелестей нимфы и превратился в вопиющий вызов ее самолюбию. И теперь для того, чтобы снова уверовать в себя, уверовать в то, что она неотразимая, роковая женщина, оставалось только одно — соблазнить монаха. А он никак не соблазнялся, вот и выходило, что Тимея день за днем все больше разочаровывалась сама в себе.

Однако к чести брата Игнатия надо было заметить: он разработал потрясающую технику отказов. Всякая женщина на месте нимфы уже давно почувствовала бы себя польщенной и отказалась бы от своих притязаний, при этом не обидевшись.