Книга Корнилов - Владимир Федюк

И чудо действительно едва не произошло. Во время атаки на Екатеринодар Партизанский полк генерала Казановича занимал позиции на левом фланге марковской бригады. Получив известие о том, что Марков взял артиллерийские казармы, Казанович принял решение прорываться в город вслед за отступавшим противником. Отряд Казановича численностью примерно 250 человек при двух пулеметах в надвигавшейся темноте занял городскую окраину и начал продвигаться к центру по Ярмарочной улице. Попадавшихся по дороге одиночных большевиков «ловили и тут же приканчивали». Казанович был уверен, что по соседним улицам идут марковцы, и потому приказал время от времени кричать «ура генералу Корнилову», для того чтобы обозначить свое местонахождение.

Через какое-то время добровольцы достигли Сенной площади. Расположив на перекрестках дозоры с пулеметами, Казанович остановился, ожидая подхода марковцев. Но время шло и все было тихо. Не слышно было ни артиллерии, ни выстрелов. На поиски бригады Маркова Казанович послал своего ординарца сотника Хоперского. Вернувшись, тот доложил, что кругом только красные, которые, видимо, не подозревают о присутствии в городе добровольцев. Тут только Казановичу стало ясно, что его отряд оторвался от своих.

Не за горами был рассвет. Нетрудно было представить судьбу отряда в том случае, если красные его наконец обнаружат. В этой ситуации Казанович решил пробиваться обратно. Партизаны двинулись назад по все той же Ярмарочной улице. Встречным красным разъездам было приказано отвечать, что идет Кавказский отряд, прибывший на подмогу. Красные спохватились лишь в последний момент, но партизанам все же удалось благополучно выбраться из города, прихватив с собой даже несколько захваченных по дороге повозок с патронами и снарядами. Правда, при этом отряд Казановича едва не попал под выстрелы своих, но в итоге все обошлось.

Известие о рейде Партизанского полка быстро распространилось в армии. Генерал Марков предлагал Казановичу немедленно общими силами повторить атаку, но тот ответил, что время уже упущено. Прорыв партизан Казановича был последним ярким эпизодом боев за Екатеринодар. Судьба отвернулась от добровольцев. Наступали тяжелые дни.

СМЕРТЬ КОРНИЛОВА

30 марта 1918 года выдалось относительно спокойным. Красные продолжали поливать добровольческие позиции оружейным и артиллерийским огнем, но активных действий не предпринимали. Добровольцы вяло отстреливались, экономя боеприпасы. По контрасту с непрерывными боями предыдущих дней могло показаться, что не происходит вообще ничего. Однако подспудно, незаметно для наблюдателей, назревало нечто очень важное.

Утром в штаб армии привезли с передовой тело Неженцева. Хоронить его не стали, предполагая устроить торжественное погребение в Екатеринодаре, и по приказу Корнилова поместили в сарае рядом со зданием фермы. В течение дня командующий несколько раз заходил туда и подолгу оставался там один. Неженцев не был другом Корнилова, как, за неимением других слов, об этом пишут мемуаристы. У Корнилова вообще не было друзей. Неженцев был для него больше чем другом, он был живым талисманом, символом удачи. Гибель Неженцева очень повлияла на Корнилова. В тот день, беседуя с самыми разными людьми, он часто не к месту говорил: «Неженцев убит… Какая потеря…»

Вечером, впервые после Ольгинской, Корнилов собрал военный совет. На нем, помимо командующего, присутствовали генералы М.В. Алексеев, А.И. Деникин, И.П. Романовский, С.Л. Марков, А.П. Богаевский и кубанский атаман А.П. Филимонов. Комната, которую занимал Корнилов в здании фермы, площадью была не больше двух квадратных саженей (примерно девять квадратных метров). Здесь стояли узкая кровать, стол, заваленный бумагами и картами, и единственный стул. Собравшимся не хватило места: пришлось натащить соломы и расположиться прямо на полу. Помещение слабо освещалось двумя-тремя восковыми свечами. Окно, выходившее на позиции красных, было для маскировки завешено какой-то циновкой.

Настроение собравшихся было подавленным. Все были усталые и измотанные. Генерал Марков просто заснул, сидя в углу на соломе. В докладах начальника штаба армии и командиров бригад прозвучали пугающие факты. В боях за Екатеринодар армия потеряла почти половину своего состава. В Партизанском полку осталось триста штыков. Еще больше пострадал Корниловский полк. Здесь в строю оставалось меньше ста человек, были убиты командир полка Неженцев и его заместитель полковник Индейкин. В несколько лучшем положении находился Офицерский полк, поскольку он участвовал в боях лишь в течение последних суток.

Резервов больше не оставалось. Мобилизованные в окрестных станицах казаки уходили прямо с позиций. Тревожным признаком было то, что мемуаристы деликатно называют «утечкой добровольцев», то есть дезертирство из офицерских частей. Боеприпасы полностью закончились.

Деникин вспоминал: «Корнилов за ночь как-то осунулся, на лбу легла глубокая складка, придававшая лицу суровое страдальческое выражение. Глухим голосом, но резко и отчетливо он сказал: “Положение действительно тяжелое, и я не вижу другого выхода как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?”» Все присутствовавшие, за исключением Алексеева, высказались против продолжения штурма. Алексеев же предложил дать войскам день на передышку.

Деникин позднее писал: «На мой взгляд, такое половинчатое решение, в сущности лишь прикрытое колебание, не сулило существенных выгод: сомнительный отдых в боевых цепях, трата последних патронов и возможность контратаки противника. Отдаляя решительный час, оно сглаживало лишь психологическую остроту данного момента». Корнилов должен был все это понимать. К тому же исходило это предложение от Алексеева, и можно представить, что в другое время Корнилов не упустил бы возможности выговорить все, что он думает. Тем удивительнее, что сейчас он сразу согласился.

— Итак, будем штурмовать Екатеринодар на рассвете 1 апреля.

Расходились участники совещания мрачными. Марков, вернувшись в свой штаб, сказал: «Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмем, а если возьмем, то погибнем». Удивительнее всего, что это тот самый Марков, который еще утром с азартом предлагал генералу Казановичу повторить попытку прорваться в город. Напомним, что еще двумя днями ранее все, от обитателей обозного «табора» в Елизаветинской до чинов штаба армии, были убеждены в том, что взятие Екатеринодара вопрос решенный. За эти два дня безудержный оптимизм перерос в такое же безудержное отчаяние.

Объяснение этому нужно искать в том уникальном эмоциональном единстве, которое дотоле позволяло Добровольческой армии побеждать многократно превосходящего противника. Человек, долгое время находящийся на пределе возможностей, неизбежно обречен на депрессию. Коллективное «я» добровольцев было подчинено тем же законам. Добровольцы не знали страха до тех пор, пока сохраняли веру. Веру в правоту своего дела и прежде всего веру в Корнилова. Если бы веру в успех потерял сам Корнилов, то армию уже ничто бы не спасло.

С Корниловым же явно что-то происходило. Об этом свидетельствовал уже сам факт созыва военного совета. Когда тремя днями ранее командующий подписывал приказ о штурме Екатеринодара, ему не понадобилось созывать для этого высший генералитет. Корнилов приказал и все не раздумывая подчинились. Теперь же в разговоре с генералом Казановичем он почти оправдывался: «Конечно, мы все можем при этом погибнуть, но, по-моему, лучше погибнуть с честью. Отступление теперь тоже равносильно гибели: без снарядов и патронов это будет медленная агония».