Книга Виктор Шкловский - Владимир Березин

— Жила-была девочка-шапочка и пошла и открыла дверь. Всё. Я больше не знаю!

— А волк?

— А волка не надо. Я его боюсь».

«„Волка не надо!“ Спрашивается: может ли такой оптимист, не приемлющий ни малейших упоминаний о страхах и горестях жизни, ввести в своё сознание трагическую мысль о смерти — чьей бы то ни было, не говоря уже о собственной?» — заканчивает своё рассуждение Чуковский. Про этого же мальчика вспоминала Надежда Мандельштам: «Никита, самый молчаливый из детей, иногда умел огорошить взрослых. Виктор однажды рассказал, как он с Паустовским ходил к знаменитому птичнику, дрессировавшему канареек. По его знаку канарейка вылетала из ящика, садилась на жердочку и давала концерт. Хозяин снова делал знак, и певунья покорно убиралась в свой ящик. „Как член Союза писателей“, — прокомментировал Никита и вышел из комнаты. Огорошив, он всегда исчезал к себе. В его комнате жили приманенные им птицы, но он дружил с ними и дрессировкой не увлекался. Мы знали уже, что птицы учатся петь у мастеров своей породы. В Курске выловили знаменитых соловьёв, и молодняку не у кого учиться. Так пала курская школа соловьиных певцов из-за прихоти людей, посадивших лучших мастеров в клетки».

Этот мальчик — сын Виктора Шкловского Никита. Он стал командиром батареи и был убит в бою в Восточной Пруссии в 1945 году.

Он приехал из Чистополя в Алма-Ату, а оттуда — в Талгар. В городке Талгар в 1942–1945 годах размещалось эвакуированное туда Рязанское артиллерийское училище. До Алма-Аты 25 километров, но доехать можно только с оказией. У реки Талгарки на улице Сталина стоят рязанские пушки.

Стоят там три учебных дивизиона.

В одном — 122-миллиметровые пушки образца 1937 года, а во втором — 152-миллиметровые.

А ещё там учат в разведдивизионе, который находится отдельно.

Ускоренный выпуск, девять месяцев, погоны младшего лейтенанта, судьба десятков тысяч — это рассказано многократно.

И, в общем, это печальная история.

В именном списке потерь офицерского состава Ленинградской Краснознамённой дивизии прорыва РГК (Резерва Главного командования) за 5–17 февраля 1945 года говорится о Никите Шкловском, призванном Куйбышевским РВК (Московская обл., г. Москва, Куйбышевский р-н), погибшем в Восточной Пруссии, близ станции Базен (Вузен? Деберн? — машинописные буквы расплываются), похоронен близ села Шентаух (Шенайх). Это к востоку от города Мюльхаузена, который теперь имеет польское имя Mlynary. Рядом Wilczqta — посёлок, что раньше был Дойченсдорфом. Эти места расположены недалеко от нынешней российской границы.

И мало имён соответствуют штабной карте-километровке, где обозначена отдельная могила 15 — это лист карты № 34–64 «Прейсишяс-Холлянд».

В другом документе читаем почти то же самое: «Шкловский Никита Викторович, гвардии старший лейтенант, 205 Гв. ЛАП 205 ЛАБр. 15 АД причина выбытия — погиб 08.02.1945».

А в приказе Главного управления кадров НКО (Народного комиссариата обороны) от 28 мая 1945 года № 1479 сообщается в той его части, что относится к Московскому облвоенкомату: «126. Шкловский Никита Викторович, командир батареи 206 лёгко-артиллерийского полка, 206 артиллерийской бригады. Погиб в бою. В Красной Армии с 1942 года…

Лаврушинский пер., 17, кв. 45 (это опечатка — 47). Список вх. 015 949».

Причём то, что артиллерист переднего края, призванный в 1942-м, вообще дожил до 1945-го, было, увы, не обычной судьбой, а везением.

Если этот гвардии старший лейтенант прожил на фронте три года, значит, он быстро научился находить камни и прочие складки местности, за которыми можно прятать не только бабушку, но и орудие.

А служил он в лёгко-артиллерийском полку, где в батарее состояло по штату четыре 76-миллиметровые пушки ЗиС-3. Это, конечно, не совсем «сорокопятка», орудие калибра 45 миллиметров, что за короткую жизнь орудийного расчёта звалось «Прощай, Родина», однако старый советский фильм «Освобождение», несмотря на всю лакировку действительности, всё же даёт нам представление, что это была за жизнь.

Но укрытия кончаются. Это не детский рисунок, где легко спрятаться от волка.

Подробности гибели сына Шкловского неизвестны. Кто-то из сослуживцев рассказывал, что гвардии старший лейтенант Шкловский был убит в тот момент, когда умывался поутру, — случайным снарядом.

У писателя Виктора Курочкина есть книга «На войне как на войне» — о том как воюют мирные люди, и среди них нескладный лейтенант Малешкин. И именно на этом нескладном лейтенанте держится спасение товарищей, а потом он погибает.

Не героически и просто.

«Часа два спустя взяли Кодню. Танковый полк в ожидании отставшей артиллерии с пехотой занял оборону. Противник не пытался контратаковать. И только наугад постреливал из миномётов.

Экипаж Малешкина сидел в машине и ужинал. Мина разорвалась под пушкой самоходки. Осколок влетел в приоткрытый люк механика-водителя, обжёг Щербаку ухо и как бритвой раскроил Малешкину горло. Саня часто-часто замигал и уронил на грудь голову.

— Лейтенант! — не своим голосом закричал ефрейтор Бянкин и поднял командиру голову. Саня задергался, захрипел и открыл глаза. А закрыть их уже не хватило жизни…

Саню схоронили там же, где стояла его самоходка. Когда экипаж опустил своего командира на сырой глиняный пол могилы, подошёл комбат, снял шапку и долго смотрел на маленького, пухлогубого, притихшего навеки младшего лейтенанта Саню Малешкина.

— Что же вы ему глаза-то не закрыли? — сказал Беззубцев и, видимо поняв несправедливость упрёка и бессмысленность вопроса, осердился и надрывно, хриплым голосом закричал: — За смерть товарища! По фашистской сволочи! Батарея, огонь!

Залп всполошил немцев. Они открыли по Кодне суматошную стрельбу».

Так кончается книга Курочкина, и его персонаж не случайно убит за мирным делом.

Это только в плохих книгах герои гибнут, произнося жестяные гремящие речи.

На настоящей войне гибнут не персонажи, а живые люди.

Гибель сына — вот что по-настоящему надломило Шкловского.

А жизнь продолжалась.

Лиля Брик пишет в Париж сестре и Арагону: «Убит Витин сын, Никита. Моего отношения к Вите это не меняет».

Так всегда бывает — горе разливается по семьям, как вода по улицам после дождя. Где-то она высыхает, где-то нет.

Десятого декабря 1946 года Шкловский пишет Борису Эйхенбауму:

«Я не могу думать о Никите. Когда я думаю о нём, всё кругом ничтожно и мертво. Я живу.

Когда-то я поменял всё на семью. Нет сына.

Тысячу раз я примеряю и переделываю жизнь так, чтобы он не был там в Восточной Пруссии у Кёнигсберга, где его настиг осколок.

Я могу ответить тебе только плачем.

Нашего поколения уже нет.