Книга Хроники невозможного. Фактор "Х" для русского прорыва в будущее - Максим Калашников

И Каммерера уничтожили. 7 августа 1926 года ведущий научный журнал, британский «Нейчур» (Nature) вышел с разгромной статьей некоего доктора Нобля. Он, посетив Венский биологический опытный институт, где работал Каммерер, обвинил последнего в том, что он тушью нарисовал на жабе-повитухе брачные мозоли. Каммерер написал отчаянное ответное письмо. История эта темна: говорят, кто-то выкрал экземпляр подопытной амфибии Каммерера в институтском музее и заменил фальшивкой. Ученого выгнали из Венского университета, и он покончил жизнь самоубийством.

Грязный прием с подменой экспонатов или полученных в результате опытов образцов – явление в науке не такое уж и редкое. Если вы читали книгу «Приключения Кроша» (или смотрели одноименное кино), то должны помнить, как Крош разоблачает мерзавца-ученого, уничтожившего своего учителя, профессора-искусствоведа Маврадаки. Чтобы занять место профессора, подонок Вэ-Эн, готовя по поручению своего учителя выставку старинных японских статуэток-нецке, подменил часть экспонатов на подделки. В ходе выставки это вскрылось, и потом в газете появилась язвительная статья под псевдонимом, которая объявила Маврадаки полным профаном. После чего профессор умер, не выдержав позора. А мерзавец Вэ-Эн занял его место на кафедре. Именно он и оказался не только подменщиком экспонатов, но и автором разгромной статьи. Кто знает: может, и Каммерера уничтожили подобным образом?

Позже генетики скажут, что Каммерер допустил методическую ошибку. Что изменения в организмах подопытных животных, которые он наблюдал, уже были заложены в механизм наследственности. И что особи передают потомству свой наследственный признак, который отнюдь не приобретен ими в ходе эксперимента, но существовал уже в природных популяциях как вариант изменчивости данного вида. Во всех подобных случаях экспериментатор, дескать, производит своего рода «бессознательный искусственный отбор» в первоначально гетерогенной популяции, который и обусловливает изменение среднего состояния признака в следующем поколении в желательном для экспериментатора направлении.

Но разве чтобы доказать такое, нужны были клеветнические статьи?

Однако идеи Каммерера оказались подтвержденными жизнью. В Советском Союзе работы Трофима Денисовича Лысенко неопровержимо доказали: организмы и вправду меняются под влиянием внешних факторов, причем передают приобретенные новые черты по наследству. Именно за это Лысенко ненавидели тогдашние генетики, которые не могли похвалиться конкретными результатами своих исследований, именно за это его ненавидят и сейчас. Кто ненавидит? Научные «пустышки». А ведь мы до сих пор пользуемся плодами трудов Лысенко и ученых его школы, применяя те высокоурожайные сорта зерновых, что вывели лысенковцы. При этом они не залезали в генотип, а изменяли наследственность тех же растений, изменяя внешние условия.

Лысенко действительно превращал озимые сорта в яровые действием холода. Вернее, ему удалось за три поколения создать из ярового зерна озимое, подбирая сроки осеннего посева для яровых.

А его ученики – П. Лукьяненко, академик В. Н. Ремесло! Нам еще в советской школе в 1979-м рассказывали об удивительных сортах пшеницы, созданных ими. Например, о безостой пшенице («Безостая-1») Павла Пантелеймоновича Лукьяненко, дававшей по 50–68 центнеров с гектара. А за что академик Ремесло получил свои регалии? У меня тут выкопалась копия статьи киевского ученого Леонида Шаповалова того же 1979 года. Он пишет: «Академик В. Ремесло, изменив наследственность яровой пшеницы, превратил ее в озимую сорта “Мироновская”, причем по урожайности она почти в 2 раза превосходит “Безостую”».

Правда, тогда нам не говорили, что это наследие лысенковской школы. Ведь работа академика Ремесло прямо продолжала работы Трофима Лысенко по «яровизации» злаков! Только об этом стыдливо молчали. Кстати, сам кандидат технических наук Шаповалов в 1979-м писал статью о том, как техническими средствами ускорить отбор самых жизнеспособных и крупных семян при выведении высокопроизводительных сортов злаков по методу Лукьяненко – Ремесло. Читай – по методу Лысенко.

Да, лысенковцы изменяли наследственность, не влезая прямо в глубины генома, как делает нынешняя генная инженерия. Да, применяя изменение внешних условий и 20-летнюю селекцию. Но ведь успех-то был! И Лукьяненко до конца дней своих не боялся уважительно вспоминать Трофима Денисовича. В СССР были славны продуктивные сорта зерновых, созданные школой Лысенко: яровая пшеница «Лютенцес-1173», «Одесская-13», ячмень «Одесский-1».

Просто надо было развивать два направления генетики параллельно: и лысенковское, и классическое.

Но ведь тогдашние классические (вавиловские) генетики пробовали задавить лысенковцев! Они хотели стать монополистами в биологии. Они прямо уничтожали результаты опытов, противоречившие их тогдашним теориям.

Уважаемый мною Юрий Мухин, написав книгу «Продажная девка генетика», приводит свидетельство доктора биологических наук, профессора М. В. Алексеевой, в 1930-е годы – еще аспирантки. Алексеева в 1934 году на Всесоюзной радикологической станции (радикс – корень на латыни) прививала помидоры-томаты на корни пасленовых растений. В то время станцию перевели в подчинение Всесоюзному институту растениеводства во главе с академиком Вавиловым. И тут оказалось, что в плоды томатов, привитых на корень дурмана (пасленового), из этого корня попадает яд – атропин! Установили сие случайно: две работницы станции отравились плодами-помидорами с растения, привитого на корень дурмана. Алексеева даже попала под суд за халатность, но ее оправдали. Почему? Потому, что, по представлениям биологической науки 1930-х, из корня (подвой) в привитое на него растение (привой) ничего переходить не должно. Так говорила мировая наука того времени.

А тут атропин переходил из корня дурмана в куст помидора! Более того, выяснилось, что в листьях куста томата, привитого на корень табака, обнаруживается никотин. Казалось бы, это открытие мирового значения образца 1934 года, и любой истинный ученый должен просто затрубить об этом на весь мир. Но заместитель академика Вавилова в Институте растениеводства, академик П. М. Жуковский, который приехал с целой комиссией проверять работы аспирантки Алексеевой, распорядился так: «Работа не имеет ни теоретического, ни практического значения, тему закрыть, растения уничтожить». (У нас в МГУ 1988 г. легенды ходили об одном зубре-археологе, который, будучи ярым противником норманнской теории возникновения Древнерусского государства, приказал закопать обратно обнаруженную у Ладоги могилу викинга-норманна.)

Таким образом, придурок-академик Жуковский, тогдашний заместитель Вавилова, приказал уничтожить свидетельство великого биологического открытия. Но Алексеева (были же в сталинские времена самоотверженные, инициативные и рисковые люди!) нарушила приказ и сохранила семена, что дали привитые на чужие корни растения. В 1939 году, прикрытая своим шефом, честным профессором В. Эдельштейном, Алексеева посеяла «запретные» семена. Казалось бы, от помидора-родителя, привитого на чужие корни, должны появится «дети»-семена, аналогичные простому томату. Ибо гены-то у него вроде бы неизменные, помидорные. Но каково же было изумление девушки-биолога, когда семена помидора, привитого на корень дикорастущего солянум дулькамара, дали совершенно необычные плоды! Вместо круглых и крупных томатов на сложной кисти появились длинные, похожие на крупную сливу, томаты. Причем на двусторонней кисти, как у растения-подвоя. То есть изменения, возникшие после прививки томата к корню другого растения, передались по наследству и создали нечто новое. И это в корне противоречило учению «классических» генетиков.