Книга Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева - Иван Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Поезжайте, взгляните, что там делается, и потом доложите мне.
Мой конь не нуждается в шпорах. Легкое прикосновение шенкеля – и он уже несется к кургану, на котором виднеется значок Килидж-Гирея.
– Как дела?
– Неважно… Вы видите, против нас массы пехоты при тридцати пулеметах на тачанках. Они засыпают нас пулями… А у нас всего несколько десятков патронов на ружье! Часа два продержимся, а потом…
– Так разве нельзя в шашки? – Можно бы…
– Ну так что же?
– Но ведь Эрдели потерял сердце. Он никогда не решится!
– Я поеду к Топоркову, у него моих два орудия. Посмотрю, что там делается.
– Поезжайте.
Топорков засел в камышах. Невдалеке оба орудия с ничтожным количеством патронов для самообороны. Кругом свищут пули, мой конь шарахается, отмахиваясь от них хвостом, как от шмелей.
Я слезаю и подхожу к Топоркову.
– Как дела?
– Плохо. Казаки не продержатся и двух часов. Видите, как по нас сыпят из пулеметов? А у нас по три патрона на казака.
– А нельзя атаковать?
– Можно бы… Есть тут балочка с крутыми берегами, по ней пустить сотни две – прорвут.
– Так почему же?..
– Да вы видите, весь полк растянут в ниточку… А их тут будет тысяч тридцать.
– А где другие полки?
– В отделе.
Я поскакал обратно к Султану.
– Топорков говорит, у него впереди есть балочка… Сотни две могли бы прорваться во фланг неприятеля.
– Разумеется, если б Эрдели дал свой конвой! Ведь у него полтораста человек, а болтаются они зря.
– Напишите, я сам отвезу ему. Ведь если мы отступим, пехоте не удержать за собой железную дорогу. Мы потеряем Екатеринодар и потеряем все!
– Попробуйте-ка!.. Он никогда не отдаст своих. Может, вы сами скажете ему это…
Уговаривать меня не пришлось. Спустившись с пригорка, я пустил коня полным галопом.
О ужас!.. Наш флаг качается… его снимают. Эрдели уже спустился под горку и садится на лошадь… Они уходят. Конвой змеится по пыльной дороге. Я лечу в карьер, но догоняю их уже на полпути к станице.
– Что скажете?
Я объясняю обстановку:
– Если мы отступим, противник погонит нас обратно, пехота не удержится, и тогда все пропало. Ваше высокопревосходительство, дайте мне ваш конвой, я сам поведу его по этой балке, мы прорвем неприятеля и обратим поражение в победу!
Эрдели задумался.
– Возьмите эту записку и свезите ее Султану. Конвоя я не дам, пусть сам атакует.
Я поскакал обратно.
Султан завертелся на своем посту, нетерпеливо втягивая воздух.
Вынул книжку и написал приказание.
– Вольноопределяющийся Вадбольская!
– Ваше Сиятельство!
– Отвезите эту записку Топоркову. Пусть выделит из своего полка две сотни и атакует.
Молодая девушка в элегантной черкеске мигом взлетела на коня и помчалась к камышам. Через несколько минут она вернулась:
– Поручение исполнено!
Все мы впились глазами в горизонт. Минуты казались часами…
– Ну вот, когда красные пошли на нас в атаку! – неожиданно прорывается у Килидж-Гирея. – Смотрите…
На неприятельском гребне все поднялось и ощетинилось массами пехоты… Пулеметы грузятся на тачанки… Но вот на их левом фланге показывается столб пыли и из балки вылетают сотни казаков с шашками наголо. Красноармейцы рассыпаются во все стороны.
– На коней садись! – командует Султан. – Скачите, скажите Эрдели…
Я не дослушал остального… Я уже лечу во весь опор, но нагоняю Эрдели только на холме в нескольких сотнях шагов от станицы. Весь штаб уже рассеялся по гребню. Я соскакиваю на скаку и подхожу к генералу.
– Ваше приказание исполнено!
– Ну и что же?
– Противник прорван и в беспорядочном бегстве отходит по всей линии…
Минута молчания. Эрдели, конечно, в восторге, но не хочет показать этого.
– А вы очень этому рады? – спрашивает он с легкой усмешкой.
– Я в восторге!
– Почему же именно? – Я не ожидал такого странного вопроса. Но я сдерживаюсь и отвечаю в том же тоне.
– Но ведь, ваше превосходительство, обидно было бы отдать большевикам триста красивейших девушек этой станицы!
– Почему же вы думаете, что их наберется так много? – спрашивает он с легкой улыбкой.
– По статистике, ваше высокопревосходительство. Здесь насчитывается до тридцати тысяч жителей, значит, не менее 15–16 тысяч женщин, и среди них, уж конечно, не менее трехсот красавиц призывного возраста.
Какая досада, что Эрдели не задержался на своем командном посту хотя бы еще пяти минут! Он гордо двинулся бы вместе с войсками победителем в отчаянном бою.
Несмотря на все его шалости, я успел искренно полюбить его и был бы счастлив его триумфом…
Эрдели садится на коня и со всей свитой направляется к садам. Встречные ординарцы сообщают о полном расстройстве большевиков, уходящих к Екатеринодару. Пройдя сады, на крыше маленького хуторка, расположенного сейчас же за опушкой, видим Килидж-Гирея и его ординарцев.
– Красные бегут. Они оказывают сопротивление только в Круг лой Роще, на крайнем левом фланге. Но туда, – прибавляет он, – уже прорвались казаки 1-го Кубанского полка и рубят задержавшихся там красных матросов.
Но и отсюда виднеются на опушке лесочка дымки рвущихся ручных гранат, отдельные всадники, и в дыму сверкают шашки казаков Науменко.
– А что вы видите в Екатеринодаре? – спрашивает генерал. Султан подымает бинокль и потом со смехом оборачивается к Эрдели.
– Вижу крыши домов, а на крышах барышни машут платочками, приглашают нас к себе. Город наш.
Эрдели хмуро обращается к начальнику штаба:
– Прикажите расседлывать лошадей. Мы ночуем здесь.
В темноте казаки Науменко уже вошли в город. Мы поднялись на рассвете и вошли туда уже с зарей вслед за черкесами и запорожцами. Город был очищен, большевики перешли на левый берег Кубани, но мост остался в наших руках. Как только было отдано распоряжение стать по квартирам, я поскакал разыскивать семью брата Сережи по оставленному мне Софьей Сократовной адресу.
Навстречу мне выбежала Елизавета Николаевна – я едва узнал ее, так она поседела и сдала. Увидев меня, она зашаталась и упала ко мне на руки. За ней подлетели Мада, за нашу разлуку превратившаяся в цветущую, красавицу, и Леша, ростом и голосом уже, видимо, вышедший из детства.
Бедная Елизавета Николаевна ожидала встретить мужа… Ей сообщили, что в дивизии Эрдели начальником артиллерии генерал Беляев, она была уверена, что это ее Гулинька.