Книга Фомка-разбойник - Виталий Бианки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Еще два дня мы ходили за справками на пристань. И каждый раз повторялся, с небольшими разве изменениями, наш разговор с пещерным Госпаром.
Наконец мы догадались обратиться прямо в окрисполком. Там не только дали нам все необходимые справки, но и заранее выдали «бронь» на каюту до самого Обдорска.
В ту же ночь пришли долгожданные пароходы.
Первой тронулась вниз «Москва».
На её борту мы покинули город Тобольск.
И бурная Обь, где бога секут
И ставят в угол глазами.
Велемир Хлебников
Иртыш. – Грандманжа. – Астраханские ловцы. – Самарово. – Волнующая встреча. – Буря. – Малый Атлым и Большой Атлым. – Ружья начинают стрелять сами. – Джигетай и кулан.
Иртыш суров, угрюм. За Тобольском быстро снижается берег, густые таловые джунгли подходят к самой воде. Цвета ржавого железа, вода холодная и неживая, как желатин.
Никто уже не шутит на пароходе. И не поют.
Куличье царство.
С берега на берег перелетают маленькие перевозчики, черныши, фифишки. Кричат травники, мелькают пестрые кулики-сороки. То тут, то там поднимаются с воды утки.
Валентин хватает меня за рукав.
– Гляди, гляди: сейчас разрежет!
Перед самым носом парохода бежит по воде черная с белым на крыльях утка. Она машет крыльями, как руками, улепетывает изо всех сил.
– Раскрошит! – волнуется Валентин. – Будь я гад, раскрошит колесом!
– Уйдет как хочет.
– Не видишь: она же летать еще не умеет!
– Давай на спор? На две грандманжи?
– Смешно прямо!.. Ну, давай. Ставь четыре чая.
– Пошла!
Как раз в эту минуту утка исчезла в воде – и сейчас же широкий нос парохода скрывает от нас то место на воде, где только что была птица.
– Готово! – говорит Валентин. – Тащи чай.
– Идем-ка на левый борт.
Только мы подошли к перилам, черная головка выскочила из воды недалеко от борта.
– Видал?
Но уж головка опять исчезла.
– Обождать! – говорит Валентин. – Еще ничего не доказано. Проходит минута. Черная утка внезапно появляется на гребне поднятой пароходом волны, поворачивает к нам голову и спокойно плывет к берегу.
– Черт!.. Твои две грандманжи!
Я предпочел не объяснять ему, что играл наверняка. Хохлатая чернеть – великолепный пловец и ныряльщик. Она могла взлететь, но предпочла уйти под водой.
Я просто сказал:
– Тащи-ка обед!
На «Москве» есть буфет. Мы распределили между собой обязанности: Валентин должен заботиться о чае, таскать кипяток, а я – обед и ужин.
В средней части парохода, против машинного отделения, каютки с надписями: «Кухня», «Посудная», «Буфет», «Гранд-манжа».
У грандманжи надо стать в хвост – тут всегда очередь – и получить обед, а вечером ужин.
Сегодня этим делом вместо меня придется заняться Валентину.
* * *
Через сутки останавливаемся в Демьян-ском.
Глинистый берег, березовые рощицы.
Где-то дальше по реке Демьянке год назад выпустили американских крыс – ондатр. Они уже расплодились, разбрелись по всей округе. Скоро будет новый промысел у демьянских охотников.
* * *
Валентин пишет этюд в каюте. В открытое окно просовывается голова, другая, третья, четвертая…
– Отходи, ребята, – сердится Валентин. – Свет закрыли.
Отстраняются, но скоро опять заглядывают.
Молодые все парни, обветренные лица, рубахи на груди открыты. Их встречаешь на всем пароходе – внизу, наверху, во всех классах. Так табунком и ходят.
Разглядывают этюд.
– Наверху – это форма облаков, – говорит один.
– Правильно нарисовал: облака сейчас перистые и кучевые, – замечает другой.
Мы разговорились. Парни оказались из Астрахани.
– Как вас сюда закинуло?
– Артель мы, ловцы. В Москве контракт подписали: три месяца рыбу ловить за Обдорском. Рыбы, вишь, у них тут полно, а взяться настояще не умеют. Ловят, как при царе Горохе ловили. А мы, вишь, сызмальства по красной рыбе, у нас культура по этой части, лучшие ловцы в СССР считаемся. В артели семеро нас из одной деревни. Старшой – татарин. Хороший мужик, мы его – в случае чего – не выдадим, не бросим. Нас ведь как: где – пожалуйте! пожалуйте! – а где и на кулачки встречают, пострели их зараза. Наших тут много работает, на Обе. Уж не первый год. Рыбницы завели моторные, плавучие садки живорыбные, сбрую всю рыболовную – все по-нашему.
Татарских селений больше нет: мы уже в Земле Югорской – в стране вогулов и остяков. Но не видно и юрт туземцев. Ни одного человека на берегу, ни лодочки на реке.
Принялся ветер, вода почернела. Берег пошел скалами, на скалах – тайга. Мощные кедры над ней покачивают большими головами.
Под скалами на узкой полосе берега – поселок. Уходит вглубь, в падь Самарово[32].
Где я? Что напомнил этот дикий пейзаж?
Ах, да: картина из рассказов Джека Лондона – Клондайк.
Те же безжалостные скалы, черный лес, свирепая река. Край, где нет места неясному выкормышу городов. И люди тут простые, крепкие, как сутунки. Их инструменты – топор да ружье.
Пристань.
Битва у сходней. Волосатые, с громадными узлами, с коваными сундуками за спиной. Прут как на приступ: посадка. В толпе нет ни одного туземца.
Русские – переселенцы.
За пристанью – мокрый луг, огромные круглые стога на низких срубах. Формой напоминают жилища африканских негров. Какие-то люди подходят, сгибаются, лезут под стог, в низенькие двери срубов.
Неужели живут там?
Посадка окончена, движение прекратилось. Я схожу по пустым сходням, опускаю письма в ящик на пристани.
На ящике бумажка:
«Следующая выемка – в четверг».
Узнаю, какой сегодня день. Воскресенье.
«Москва» дает свисток.
Пристань, стога, дома плывут назад.
Никто не машет платком.
«Москва» потянула за собой громадную баржу.
* * *
Ветер ревет. Идем вдоль скалистого черного берега. Сумерки.
