Книга Чужая луна - Игорь Болгарин

С чего начинать?

Не откладывая задуманное в долгий ящик, он отправился в Информационный отдел Регистрационного управления («Региструп»), или, как его еще с издевкой называли — «Мертвый труп». Начальник Региструпа Ян Давидович Ленцман распорядился ознакомить Кольцова со всеми интересующими его материалами, касающимися внутренних политических процессов в российском зарубежье.

В Шестнадцатом спецотделе Кольцов провел не один день, разбираясь в залежах интересных, но не идущих ему в дело материалах.

После того как зарубежная эмиграция поняла, что новый поход Врангеля на Москву откладывается и вряд ли когда состоится, ею постепенно овладевала надежда на многочисленные повстанческие движения, которые стали возникать в Советской России. Антибольшевистские эмигрантские организации стали активно подталкивать французское правительство на помощь различным антибольшевистским объединениям. С такими просьбами к французам обратились Керенский, Савинков, Шульгин и генерал Глазенап.

Все это было интересно. Но для Кольцова представляло куда меньший интерес, чем армия Врангеля в Турции. Но ничего конкретного по армии Врангеля он пока не обнаружил.

Девушка, сидящая на первоначальной разборке писем, подошла к Кольцову, сказала:

— Взгляните! Быть может, вас это заинтересует?

Письмо было совсем недавнее: комиссар Франции в Константинополе М. Пеллё обращался к генералу Врангелю. Каким образом оно оказалось в Региструпе, никто не знал. Девушка предположила, что скорее всего оно было найдено среди бумаг, изъятых у реэмигрантов. Но самое главное: у кого в кармане оно хранилось, выяснить, к сожалению, так и не удалось. Впрочем, само письмо тоже представляло для Кольцова определенный интерес.

М. Пеллё писал генералу Врангелю: «Господин генерал! Мое правительство, проинформированное мною об отправке двух судов с репатриированными русскими беженцами, предписало мне предпринять все необходимые меры по формированию новых конвоев не только в Россию, но и в другие, заинтересованные в рабочей силе страны. Например, Бразилия и Аргентина.

При этом вы должны исходить из того факта, что Франция в ближайшие дни может прекратить всякие бесплатные поставки продовольствия русским беженцам. Под беженцами мы подразумеваем всех русских людей, как то: солдат, офицеров, чиновников, представлявших когда-то русскую армию, а также других гражданских лиц.

С уважением М. Пеллё»

Читая это письмо, Кольцов вспомнил прочитанное совсем недавно, похожее по смыслу. Его писал военному министру Франции директор департамента политических и торговых дел Перетти де ла Рокко. Он обращал внимание министра на неудовлетворительное санитарное состояние русских и настаивал на том, чтобы без особых задержек все русские, находящиеся в Турции, как можно быстрее были отправлены домой.

Вывод, который сделал из всего прочитанного Кольцов, был следующий. Противостояние между Францией и русской армией зашло слишком далеко. Французы поняли, что, поддерживая Врангеля, они участвуют в подготовке новой войны, которая никому не была нужна. Поддерживать же антибольшевистское подполье в России Франция не отказывалась. Дело это было малозатратное, не слишком афишировалось и не наносило Франции почти никакого морального ущерба.

Глава третья

Дзержинский постоянно встречался с Кольцовым, интересовался новостями о количестве вернувшихся из Турции в Советскую Россию бывших белогвардейцев. Попросил каждодневно с утра давать ему сводку: Ленин каждый раз при встречах с ним допытывается об успехах реэмиграции. Помимо всего прочего, он интересовался категориями вернувшихся: сколько офицеров, унтер-офицеров, рядовых-мобилизованных, казаков, добровольцев.

Но за последние две недели прибыли лишь две крошечные группки — семь и десять человек. Они буквально сбежали из Константинополя при помощи контрабандистов. На допросах сбежавшие рассказали, что врангелевские службы развернули широкую пропаганду по запугиванию и гонению желающих вернуться в Россию.

И все. Больше никаких сведений о новых возвращениях бывших белогвардейцев Кольцов не получал.

— Полагаю, мы поступили слишком самонадеянно, рассчитывая только на амнистию, — выслушав Кольцова, сказал Дзержинский. — Должно быть, контрагитация Врангеля оказалась сильнее нашей агитации. Мы-то полагались только на печатное слово. Но этого оказалось мало. Наладить бы разговор напрямую, это, конечно, действеннее.

— Я помню, в Первую мировую агитаторы спускались к противнику прямо в окопы, — вспомнил Кольцов.

— Иные времена! — сказал Дзержинский. — Владимир Ильич предложил обратиться к правительствам зарубежных стран, редакциям газет. Он считает, что надо сообщить всей мировой общественности, что Врангель запугивает своих солдат и офицеров жестокими расправами вернувшихся в Россию. Надо развенчивать и эту ложь.

Обращение было опубликовано во французских, английских и даже турецких либеральных газетах.

Но все оставалось по-прежнему: поток желающих вернуться на Родину иссякал.

Врангель сумел даже это Обращение обернуть себе на пользу. В тех же самых газетах, где было опубликовано Обращение, едва ли не сразу выступили известные зарубежные писатели русского происхождения, такие, как Бунин, Гиппиус, Мережковский, Шмелев, Гуль, Шульгин. Они напомнили читателям о беспрецедентных чекистских расправах над белогвардейцами не только в Крыму, но и по всей охваченной недавней войной России, и предупреждали, что все может повториться.

Это была битва агитпропов, и пока в ней одерживали верх те, кто поддерживал Врангеля.

На один из расширенных Пленумов Политбюро ЦК РКП(б) Дзержинский взял с собой Кольцова.

Вел Пленум Ленин. После решения множества неотложных дел вновь вернулись к поднятому на прежних заседаниях вопросу о возвращении домой, в Россию, покинувших в эти трудные годы русских и, прежде всего, находящихся в Турции бывших белогвардейцев.

Слово взял Троцкий

— Не понимаю, — сказал он, — почему мы уделяем столько времени невозвращенцам? Ну, не хотят ехать — и не надо! Мне говорят: это военная сила, это новая война. Как Наркомвоенмор хочу ответственно заявить: войны не будет. Мы уже настолько окрепли, что сумеем дать отпор любому, кто надумает идти к нам с войной.

— Но отпор — это тоже война, — заметил Ленин.

— Нет. О том, что мы сильны, уже не нужно никого убеждать. Европа устала от войн. И Врангель вряд ли решится выступить против нас. Вспомните, он собирался сделать это весной. И что же?

— Но они пытаются объединиться. Значительные антибольшевистские силы, помимо Турции, находятся в Польше, Венгрии, Прибалтике, Финляндии. Они вполне организованны, и нам не стоит сбрасывать их со счетов, — возразил Ленин.

— Уверяю вас, еще месяц-два, может быть, полгода — и они рассеются по всему миру, от Европы до Латинской Америки, и сгинут.

— Ну, хорошо! Посмотрим с другой стороны, — горячо заговорил Ленин. — Всех русских, находящихся в вынужденной эмиграции, что-то около двух миллионов. Может, несколько больше. Не кажется ли вам, что мы поступим слишком расточительно, если откажемся от этих людей? Я понимаю, вернутся не все. Кто-то уже где-то обжился, кто-то стоит на перекрестке, не зная, в какую сторону направить свои стопы. Как можем мы, имея такие огромные пространства, сказать: вы нам не нужны. Нет, дорогой Лев Давыдович, нам нужна каждая пара рабочих рук. Пусть возвращаются, пусть берутся за работу. Страна в разрухе. Они нам нужны. В войне погибло столько людей, что мы и за ближайшие двадцать-тридцать лет не восстановим людские потери.