Книга Золотой человек - Мор Йокаи

- Господи, не введи во искушение! Сей миг разверзнется земля под нами и поглотит богохульницу, как Дафна и Авирона. Такой вере ты научаешь и ребенка?

- Ребенка научает тот, кто признал его своим сыном.

- Кто же это?

- Тот, кого ребенок называет отцом.

- И как же зовут этого человека?

- Михай.

- А фамилия?

- Фамилии я у него никогда не спрашивала.

- Даже фамилией не поинтересовалась? Что же тогда ты о нем знаешь?

- Знаю, что он человек честный и любит Ноэми.

- Но кто же он? Из господ или из простых? Ремесленник, корабельщик, а может, контрабандист?

- Бедный человек, нам под стать.

- Ну, а кроме того? Я ведь не просто так у тебя допытываюсь, мне должно знать, какой он веры: папист, кальвинист, лютеранин? Сектант, униат, православный или иудей?

- Меня это ничуть не заботило.

- Блюдешь ли посты?

- Было, что два года кряду мяса в рот не брала, потому как его не было.

- Ну а кто крестил ребенка?

- Господь бог. Дождь небесный кропил, и радуга склонилась к дитяти.

- Ах вы, нехристи!

- Нехристи? - с горечью переспросила Тереза. - Но отчего же? Ведь мы не язычники н и не богоотступники. На этом острове ты не сыщешь даже золотого тельца, кому поклоняются все на свете. Небось и ты не прочь поклониться двуглавому орлу, лишь бы он был отчеканен на звонкой монете? Разве не говорят люди: "Слава богу", когда к ним богатство привалит, а как денежки вышли, так: "Нет бога"?

- Креста на тебе нету, ведьма злоязыкая! Над святынями богохульствуешь?

- Я говорю от чистого сердца. Господь обрушил на меня самые жестокие кары: изведав беззаботное счастье, я впала в крайнюю нужду; в одночасье сделалась вдовою и нищей. Но я не отреклась от Бога, не отвергла его дар - жизнь человеческую. Я ушла в пустыню, здесь я взыскала Бога и обрела. Мой Бог не требует пышных молебствий, песнопений, жертвоприношений, изукрашенных храмов и колокольного звона; ему достаточно, если сердцем чтишь его заповеди. Мое благочестие не в том, чтобы четки перебирать, а в том, чтобы трудом славить Господа. Я осталась без ничего, люди обобрали меня дочиста, и все же я не предалась земле, наложив на себя руки, а, напротив, ничью землю превратила в цветущий сад. Люди меня обманули, ограбили, подвергли осмеянию; власти меня ободрали как липку, добрые друзья утянули последнее, а духовные пастыри глумились над моим горем. И все же я не озлобилась. Живу на пустынном острове, какого только люда здесь не перебывало, а я кормлю, лечу, обихаживаю всякого, кто ни придет к моему порогу, и круглый год сплю без замков и запоров, потому что не боюсь людского зла. Разве нехристи такие бывают?

-Опять намолола с три короба! Я тебя совсем про другое спрашивал: кто этот человек, который живет у тебя в хижине, правоверный христианин или же еретик, и отчего ребенок некрещенным растет? Не может быть, чтобы ты не знала его фамилии.

- Ладно, будь по-твоему! Не хочу врать: фамилию его я знаю, а больше мне ничего о нем не известно. Но и фамилии его я никому не назову. Должно быть, и в его жизни есть тайны, как были они в моей. Свои тайны я ему раскрыла, а про его секреты сроду не допытывалась. Наверняка у него есть причины скрывать их. Я его знаю как человека доброго и честного и ни в чем дурном не подозреваю. Те, кто лишили меня всего на свете, только плачущее дитя мене оставили, были так называемые порядочные люди, добрые друзья, дворяне высокого звания. Я свое дитя взрастила своими силами. Лелеяла и берегла как зеницу ока и не пожалела уступить единственное свое сокровище человеку, о котором мне известно лишь, что он любит и любим. Разве не тверда я в вере своей в Господа?

-Надоело мне, старая ведьма, твои разглагольствования слушать! За такую веру в былые времена во всем христианском мире на костер отправляли.

- Выходит, к счастью, что право на владение этим островом мне дает фирман турецкого султана- Фирман турецкого султана? - удивленно воскликнул священник. - И кто же тебе его сюда доставил?

- Человек, имени которого тебе не узнать!

- Узнаю немедленно, и самым простым способом. Кликну сюда ризничего да служку, велю им отодвинуть твою постель вместе с тобою и войду туда. Ведь запора на двери нет.

Тимар в соседней комнате слышал каждое слово. Кровь бросилась ему в голову при мысли, что его преподобие, увидев его, воскликнет: "Ба, да это же господин королевский советник, его милость Михай Леветинцский собственной персоной!".

А священник, открыв дверь на веранду, кликнул своих дюжих подручных.

Однако Тереза нашла выход из отчаянного положения: накинула на плечи турецкий пестротканый бумажный ковер, который служил ей покрывалом для постели.

- Сударь! - молящим тоном обратилась она к священнику. - Дозволь сказать слово, и ты убедишься, сколь тверда моя вера в Господа. Взгляни: это покрывало привезено из Бруссы. Побывал тот один человек проездом оттуда и оставил покрывало мне в подарок. Вот ты говоришь, будто я нехристь, а меня Бог бережет; ведь я по ночам этим ковром укрываюсь, хотя всем известно, что Бруссе вот уже четыре недели свирепствует азиатская чума. Кто из вас может похвастаться такой твердостью веры? У кого хватит смелости прикоснуться к моей постели?

На этот вопрос уже некому было отвечать. Услышав, что ковер привезен из Бруссы, где чума косит людей подряд, вся боголюбивая троица опрометью бросилась к двери, оставив остров его закосневших в грехе обитателей добычей дьявола. Молва о проклятом богом острове умножилась еще одним дурным слухом, предостерегая людей, которым дорога жизнь, держаться от этого места подальше.

Тереза выпустила из дальней комнаты укрывавшееся там семейство.

Тимар, поцеловав ей руку, произнес одно только слово: "Мама!".

Тереза тихо прошептала в ответ: "Сын мой", - и пристально посмотрела ему в глаза. Взгляд ее говорил: "Помни о том, что сейчас тебе довелось услышать!".

- А теперь мне пора собираться в путь!

О близкой смерти Тереза говорила как об отъезде из дому.

- Я покину вас погожим октябрьским днем, в ясную пору "бабьего лета". Когда всякое насекомое впадает в зимнюю спячку и когда деревья роняют свою листву.

Тереза приготовила себе одежду, в какой ее надлежало похоронить, и саван, чем прикрыть тело. Гроб ей не нужен - так ближе к матери-земле.

Поддерживаемая Тимаром и Ноэми, она вышла на просторный луг и облюбовала место, где ее похоронить.

- Вот здесь, средь чистого поля! - сказала она Тимару и, взяв у него лопату, собственноручно наметила контуры могилы. - Дом для Доди ты уже построил, теперь позаботься и о моей обители. Холмик насыпать не надобно и надгробье тоже не ставьте. Не сажайте на этом месте ни кустов, н деревьев, просто закройте его снятым отсюда дерном. Пусть это место останется ничем не приметное средь ровной земли - такова моя последняя воля. Не хочу чтобы кто-нибудь из моих близких в добрый час ненароком споткнулся о мою могилу и закручинился.