Книга Французская сюита - Ирен Немировски

P.S. Не могли бы Вы сообщить мне адрес графа де Шамбрена?

9 августа 1942

Мишель Эпштейн — Андре Сабатье

Я только что узнал из очень основательного источника, что женщины (впрочем, и мужчины тоже, и дети), отправленные в лагерь Питивье, затем были доставлены к границе Германии и направлены на восток — в Польшу или даже Россию. Это должно было произойти недели три тому назад.

До сих пор я полагал, что моя жена находится в одном из французских лагерей под охраной французских солдат. Знать, что она где-то в варварской стране, в жестоких условиях, без денег и без продуктов питания, среди людей, языка которых не знает, — невыносимо. Теперь речь идет не о том, чтобы постараться помочь ей выйти из лагеря, а о том, чтобы спасти ей жизнь.

Вы, я думаю, получили мою вчерашнюю телеграмму с названием книги моей жены. Это «Осенние мухи» — она вышла сначала у Кра, роскошным изданием, затем у Грассе. Эта книга откровенно антибольшевистская, и я просто в отчаянии, что не вспомнил о ней раньше. Я надеюсь, еще не поздно, вооружившись новым основанием, хлопотать перед немецкими властями.

Я знаю, дорогой друг, что Вы делаете все возможное, чтобы нас спасти, но умоляю, найдите, придумайте что-нибудь, посоветуйтесь еще раз с Моран, Шамбреном, д-ром Бази — председателем Красного Креста, ул. Ньютон, 12; тел. КЛЕ-84- 05 (во главе его личного секретариата м-м Руссо, адрес тот же), сообщив им о новом аргументе, иными словами, об «Осенних мухах». Немыслимо, чтобы мы, которые по милости большевиков лишились всего, были приговорены к смерти теми, кто против большевиков сражается!

Поверьте, мой друг, это последняя просьба, с которой я к Вам обращаюсь. Я понимаю, что бессовестно злоупотребляю Вашей дружбой и дружбой тех друзей, которые еще у нас остались, но, повторяю, речь идет не только о жизни и смерти моей жены, но и о жизни и смерти наших детей, и меня тоже. Это серьезно. Один с двумя малышками, я сижу здесь, как в тюрьме, поскольку мне запрещено трогаться с места, и у меня нет даже утешения, которое я почерпнул бы в хлопотах. Я не могу ни спать, ни есть, и это послужит извинением за мое столь бессвязное письмо.

10 августа 1942

Я, нижеподписавшийся, граф В. Коковцев, бывший председатель совета министров и министр финансов России, настоящим подтверждаю, что знал покойного г-на Ефима Эпштейна, управляющего российского банка, члена Комитета банков, который функционировал в Париже под моим руководством; его репутация как финансиста была безупречна, его взгляды и действия были антикоммунистическими.

(Заверено в комиссариате полиции.)

12 августа 1942

Андре Сабатье — Мишелю Эпштейну

Я получил Вашу телеграмму и Ваши письма. Отвечаю перед отъездом — несколько недель собираюсь прожить под Парижем. Если Вы будете писать мне от 15 августа до 15 сентября, пишите на адрес издательства, там по возможности сделают все необходимое и тут же известят меня. Сообщаю о наших делах: предпринятые шаги пока не дали результатов.

1) Никакого ответа от графа де Шамбрена, которому я написал. Я не знаю его и не могу настаивать, его молчание может означать нежелание вмешиваться. Его адрес: 6-бис, площадь Пале-Бурбон, VII.

2) Зато мадам П. Моран неутомима в своих хлопотах. Она предпринимает все новые шаги, Ваше письмо у нее в руках, и главное из него вместе с врачебным заключением она непременно передаст через своих знакомых на этих днях послу. Она читала «Осенние мухи», это произведение не содержит того, на что она надеялась, — оно, безусловно, направлено против революции, но не против большевиков. Она предостерегает Вас от необдуманных шагов, которые не принесут никакой пользы. Единственная дверь, в которую Вы должны стучать, — это дверь Еврейского союза, у него множество ответвлений, и вполне возможно, там знают, где находится Ваша жена, и смогут ей передать новости о детях. Вот адрес союза: ул. Бьенфезанс, 29, VIII.

3) Мой друг сообщил мне, что результатом всех предпринятых им шагов было отчетливое понимание, что сделать он ничего не может.

4) Точно такой же ответ и столь же категоричный я получил от своего отца, который пытался найти контакт с французскими региональными властями.

5) Один друг по моей просьбе поговорил с автором «Бог, он — француз?» (Фридрихом Сибургом), и тот пообещал — нет, речь не идет об освобождении, которое он считает весьма сомнительным, — постараться узнать хоть что-то.

6) Вчера я звонил в Красный Крест и говорил с заместительницей мадам Руссо, она очень любезна и в курсе всех событий. Доктор Бази в настоящее время в свободной зоне и собирает информацию в вышестоящих инстанциях. Он должен вернуться в четверг, и я позвоню ему перед отъездом.

Мои личное мнение относительно происходящего:

1) Мера, которая коснулась Вашей жены, не содержит в себе никакой исключительности (здесь, в Париже, обошлись точно так же не с одной тысячью апатридов), что, с одной стороны, отчасти объясняет, почему нам не удается добиться помилования, но, с другой, позволяет надеяться, что с Вашей женой ничего исключительного не случится.

2) Предприняли эту меру немецкие власти, всемогущие в своей области, и никакие другие власти — ни военные, ни гражданские, ни немецкие, ни французские — не в силах повлиять на них.

3) Огьезд в Германию правдоподобен, считает мадам Моран, но не в лагерь, а в польские города, где перегруппировывают людей, лишенных гражданства.

Все это очень тяжело, и поверьте, дорогой Мишель, я тоже это чувствую. Ваш долг думать о детях и беречь себя ради них. Легко давать советы, скажете Вы мне. Увы! Я сделал все, что мог. Преданный Вам, Андре.

14 августа 1942

Мишель Эпштейн — м-м Кабур

К несчастью, Ирен увезли. Куда? Не ведаю. Можете себе представить степень моего беспокойства. Ее увели 13 июля, и с тех пор у меня нет от нее вестей. Я здесь один с двумя малышками, которыми занимается Жюли. Может быть, Вы помните, Вы видели ее однажды на улице Президента Вильсона. Если я узнаю что-то об Ирен, сообщу немедленно. Вы готовы, дорогая мадам, предложить мне свою помощь. Я воспользуюсь Вашим предложением, не зная, исполнимы ли мои просьбы. Можете ли Вы достать для нас ниток и ваты, и еще бумаги для пишущей машинки? Вы нам окажете величайшую услугу.

20 августа 1942

Мишель Эпштейн — м-м Кабур

13 июля по приказу немецкой полиции жандармы увели Ирен и отправили в Питивье. Ее сочли еврейкой, не имеющей гражданства, забыв, что она — католичка, что ее дети — французы, что сама она сбежала во Францию от большевиков, лишивших ее родителей состояния. Она прибыла в Питивье 15 июля, и согласно единственному письму, которое я от нее получил, она должна была покинуть его 17 июля и уехать в неизвестном направлении. С тех пор ничего. Ни единой весточки. Я не знаю, где она, не знаю, живали. Поскольку я не имею права уехать отсюда, я попросил помочь мне разных людей, но пока безрезультатно. Если Вы можете сделать хоть что-нибудь, умоляю, сделайте, тревога и беспокойство невыносимы. Вообразите, я не могу послать ей еды, у нее нет белья, нет денег… Меня пока оставили здесь, потому что мне больше 45-ти…