Книга Генри и Катон - Айрис Мердок

— Ты должен говорить мне все.

— Да, понимаю, что должен, это нервное. Но… что-то необъяснимое… я о том кольце, о «Розе Маршалсонов»…

— Знаю его.

— Я бы хотел подарить его тебе.

— Но оно потерялось, и мне нравится то, которое есть.

— Я видел его у Роды.

— У Роды… «Розу Маршалсонов»?

— Да, на нашей свадьбе оно было у нее на руке. Это самое невероятное. Ты знаешь, что Рода, как правило, носит перчатки и непривычно видеть ее без них. Так вот, когда мы выходили из церкви, шли по проходу между рядами, я увидел Роду, она стояла в самом конце и держала руку так, будто… будто хотела, чтобы на нее обратили внимание… а на пальце кольцо… ошибки быть не могло.

— Невероятно! Но ты ничего не сказал?

— Ей? Конечно нет. Никому не сказал.

— Почему раньше мне не говорил?

— Я ничего не мог понять и решил, что следует держать это в тайне. Мне всегда чудилось в Роде что-то чуточку странное…

— Может, был влюблен?

— Ну что ты, конечно нет… в ней было что-то жутковато-таинственное. К тому же украла кольцо и вроде как даже демонстрировала его, похвалялась им, да еще во время нашей брачной церемонии… я воспринял это как дурное предзнаменование. Ну вот, я рассказал, и теперь ты должна меня успокоить. Жена для того и существует. Рассказываешь ей что-то ужасное, а она говорит, что это вовсе не ужасно, и на душе становится веселей.

— Не думаю, что это ужасно. Почему ты решил, что она украла его?

— Наверняка украла, а что же еще?

— Генри, я должна тебе рассказать одну вещь.

— О боже! Ты тайно вышла замуж за Даклинга. Я застрелюсь.

— Да нет, послушай. Много лет назад случилось кое-что, и я обещала никому об этом не говорить, только теперь чувствую, я свободна от того обещания…

— Колетта, ты меня убиваешь, не тяни.

— Это касается Сэнди.

— Боже мой, Колетта, ты не…

— Нет-нет, прекрати перебивать. Это случилось вечность назад, когда мне было лет восемь. Я бродила в саду, как раз в этом месте… наверное, искала тебя или Катона, ты помнишь, как я бегала за тобой. И, уж не знаю почему, решила заглянуть в беседку. Заглянула и…

— И?

— И увидела там Сэнди и Роду, которые занимались любовью.

— Вот это да… как странно… как… боже!.. как трогательно, и… ужасно, и… ну и ну…

— Сэнди немного расстроился. Что думала Рода, не знаю. Она просто смотрела на меня своими странными глазами.

— Как у ибиса. И что сказал Сэнди?

— Дал мне полкроны, чтобы я держала язык за зубами.

— А теперь проболталась.

— Я сохранила те полкроны. Попросила папу просверлить дырочку. Не сказала зачем. Носила монету на шее. Она до сих пор у меня.

— Так и ты тоже любила Сэнди.

— Нет, я любила тебя. Но Сэнди был… по-своему великолепен.

— Да, было в нем это… какое-то великолепие.

— Так что ты меня понимаешь. В конце концов, Рода, возможно, имела право на «Розу Маршалсонов». Уверена, что Сэнди подарил ей кольцо.

— Как утешительный приз. Знаешь, я потому так жалел Стефани, что мне казалось, Сэнди был слишком сноб, чтобы жениться на ней.

— И решил, что обязан это сделать. Надеюсь, насчет Роды ты так не считал?

— Нет. Рода до смерти меня пугала. Эта крохотная головка, огромные глаза. Сейчас она пугает меня даже еще больше.

— Не надо пугаться. Она показала тебе кольцо не просто так.

— Это была угроза, предупреждение. Хотела показать, что это она должна была идти с Сэнди по проходу.

— Нет, наверняка она никогда не надеялась, что Сэнди женится на ней. Просто хотела показать нам, что она вроде как член семьи.

— Член семьи! Да, припоминаю: Сэнди всегда понимал, что там Рода бормочет. А я никогда.

— А еще она хотела, чтобы ты знал, где кольцо.

— Ну и пускай оно остается у нее.

— Ты не скажешь Герде?

— Разумеется, нет.

— Может, выбросить те полкроны? Возьму и брошу в озеро. Как же я люблю тебя!

— Нет, мой ангел, дорогая, оставь, не выбрасывай. За последнее время я… намного лучше стал относиться к Сэнди.

— Я рада. Герда знает об этом?

— Надеюсь. Я был ужасен, когда только вернулся домой.

— Со мной ты никогда не будешь ужасным, не будешь? Я этого не переживу.

— Подними свои ножки из воды, хочу поцеловать их. Они пахнут озерной водой. И у губ тоже вкус озера. Ты — дитя озера. Как же я люблю тебя!

— Я такая счастливая… только вот… только вот…

— Понимаю. Катон. И то, что произошло.

— Смерть так ужасна. Та смерть была ужасна.

— Рад, что заговорила со мной об этом.

— Смерть ужасна, ужасна, она — мрак одиночества, она разлучает окончательней, чем что-то еще.

— Ты должна постараться забыть случившееся. Нас это не касается, ни к чему нам сейчас тревожиться о смерти, не нужна нам ее наука, рано еще. Нас ждет счастье.

— Надеюсь, Катон никогда не узнает, что напрасно убил Красавчика. Бедный, бедный мальчик, и я сумела бы сладить с ним…

— Перестань, Колетта. Ты и так, на мой взгляд, слишком далеко зашла, будучи девственницей. Мир избавился от мошенника.

— Катон думает иначе. Он должен испытывать адские муки.

— Бог позаботится о Катоне. Бог вернет его нам. Знаешь, когда я впервые увидел его в старой черной сутане, то решил было, что нашел себе духовного наставника.

— Он сейчас сломлен.

— Бог исцелит его.

— Ты ведь не веришь в Бога.

— Люди вроде Катона придумывают Бога. Для них он существует. Мы не способны на такое. Мы, обыкновенные, лишь пользуемся Богом, которого придумали святые. Да что там…

— Ты считаешь, что, если бы не женился на мне, сам мог бы стать святым.

— Я? Нет. Во мне нет должной самобытности. Меня тоже надо придумать, создать. И чтобы я существовал, тебе придется проявить волю.

— Я все для этого сделаю. Не в этом ли смысл любви?

Наверное, он сделал ошибку, подумал Генри. Следовало бы распродать имение и уехать. А не жениться. Тогда бы он, вероятно, смог бы стать святым на свой манер: маленьким человеком в маленьком белом деревянном домике в Америке, среди безлюдья, и все бы уменьшался и уменьшался, пока не превратился во что-то вроде безобидного таракана. Он рожден, чтобы быть ничем и ничего не иметь. Конечно, он понимает, что этот дом — лишь иллюзия, но теперь от него не избавиться. И он позволил заманить себя любовью и счастьем, и придется играть роль счастливого мужа и любящего сына, а в один прекрасный день он, с божьей помощью, станет ответственным папашей — на веки веков. Так чертовски легко сделать женщин счастливыми. Вот так он и будет источником счастья, привязанным к этому проклятому прекрасному дому до конца своих дней, и никогда у него не хватит духу продать его. На какое-то время избавится от вещей, продаст большую часть наиболее ценных картин на аукционах, но вскоре примется снова приобретать, снова украшать дом. Станет ценителем, набьет погреб роскошными винами. И в конце концов окажется рабом собственности и молодой жены. Как духовное создание он погиб. Жалость, которую он испытывал к Стефани, была, может, вообще единственным его духовным переживанием. Генри посмотрел на дом, расположившийся в зеленой складке холма, коричневато-золотистый на солнце южный фасад. Да, ему конец, подумал Генри. Теперь ему никогда не жить простой, полной лишений жизнью, как должен бы. Он выбрал себе заурядную судьбу. Никогда он не закончит книгу о Максе, станет таким, как Сэнди, который, наверное, был таким, каким желала его видеть мать. Возможно, всему причиной ее воля, или воля Колетты, или его чертовых предков. Он потерпел неудачу, но ему все равно. Он будет счастлив. Он не ждал этого, не хотел и не искал, но это случилось. Видно, он обречен на счастье и сделает все возможное и невозможное, чтобы оно длилось бесконечно.