Книга Песня цветов аконита - Светлана Дильдина

— Да. То, что необходимо. И умру, если надо.

…Обхватил себя руками за плечи, словно замерз. Усмехнулся — недобрым стало лицо, и вместе с тем ласковым оставалось. Несколько прядей упало на лоб, он смотрел сквозь них, будто неведомое существо следило за повелителем из густой высокой травы, — радужка цвета листьев аира, зрачок широкий.

— Силы небесные! Ты оборотень! Немедленно прекрати, слышишь?

Очнулся от оцепенения, текучим движением скользнул к ногам Юкиро.

— Всему свой черед, — произнес повелитель, кладя руку на мягкие волосы Йири.

За окном щебетали стрижи.

* * *

Пока тянулись недели — его учили всему, что еще не знал. Хотя со временем уроки и советы начинали вызывать раздражение. Законы он помнил получше любого, а как вести себя с тем или этим, решают на месте.

Намерение повелителя удостоить его высокого звания ни для кого не оставалось секретом; подобную честь приурочили к празднику первого дня весны. Йири было все равно. Когда-то он не смел поднять глаз в присутствии высших, робко отвечал, если спрашивали — а сейчас ценил принадлежность ко Второму кругу не выше звания деревенского старосты, и то, деревенское, пожалуй, почетнее будет.

— Неужто все, достигшие вершины, не испытывают ни малейшей радости? — спросил у Ёши, с которым снова сблизились, зная о скором расставании. Врач только усмехнулся невесело:

— А тебе есть чему радоваться? Так и не спрашивай.

— Щедрая плата, нечего сказать… — Ёши никогда не видел младшего друга таким раздраженным. Внешне спокойный, ныне он напоминал хассу перед броском.

— Плата? Заслуженная. Неужто полагаешь, что повелитель способен расплачиваться столь щедро с кем попало? Долг перед страной не позволит совершить такую глупость, что бы там ни испытывал к человеку.

Окинул привередливым взором Йири, тихое бешенство которого даже выучка скрыть не могла, и удовлетворенно сказал:

— А ведь он прав. Не тебе в Окаэре трудно придется, а тем, кто на твоем пути станет.

— Да ну?

— В зеркало посмотри. Хэата добрее глядят.

Перед весенним праздником повелитель призвал Йири к себе. До этого они не виделись больше недели — много, по прежним-то меркам.

— Сам выбери имя своего Дома.

— Дома? Пока я один.

— Не делай вид, что не понял меня. Ты один, но, полагаю, так будет не всегда. Любой основатель Дома был когда-то один, первый.

— Я должен завести семью?

— Не должен. Однако надеюсь, ты это сделаешь. Многие недостойные оставляют имя свое бесчисленным детям, а твоя кровь более чем достойна течь в жилах далеких потомков.

— Алайя. Аконит.

Солнечный не удивился, услышав название цветка-убийцы.

— Хорошо. Тебе подходит это название. Темные цветы и гибкие стебли. Но знаком твоим будет не цветок. Вот, возьми это.

С теми же словами не столь давно повелитель вручил ему знак безраздельной власти, эмма. Но тогда Йири сам вынул золотую пластинку из шкатулки. А сейчас Солнечный протянул ему не золотую, серебряную пластину, покрытую светло-синей эмалью. В легком небе летел малый журавль — хита, хозяин первого месяца осени, белым опереньем похожий на облачко, и серебряные вензеля по краю пластины не мешали полету.

— Мне жаль, — после паузы произнес Юкиро. — Не знаю, как сложится дальнейший путь Золотого Дома, — но сейчас я не желал бы лучшего наследника, чем ты. Но это невозможно. И лучше тебе совсем не быть здесь — ведь многие понимают то, что я сказал тебе сейчас. А если я тебя отошлю так, сочтут это охлаждением — и платой.

— У вас может быть сын… — единственное, что хоть как-то сойдет за ответ. А лучше было бы — не отвечать и забыть услышанное. Потому что слова такие — минутная слабость, о которой повелитель потом пожалеет.

— Вероятно. Но неизвестно, каким он вырастет — и почти наверняка мне не удастся дожить до его совершеннолетия. А ты — есть.

— Э-сэнна, мой господин. Простите.

И, помедлив, добавил:

— Эшара.

Подбирал себе свиту по ему одному известным приметам. Может, и не самых искусных, зато — любящих. Не принуждал никого. Просто верных долгу — не брал; тех, в глазах кого видел страх и тоску расставания, спрашивал, поедут ли с ним. Слуги терялись — никогда ведь не задают вопроса, хотят ли они сопровождать господина. Обязаны! И ни один не ответил отказом. Семейных, впрочем, даже не спрашивал — тоже оставил. Тащить с собой лишних людей через полстраны бессмысленно, да и опасно.

Перед отъездом никого не хотел видеть. И Йири не трогали.

Прощаться с Островком не собирался. Но под вечер — золотистые облачка в небе таяли, словно сахарная вата, — не выдержал. Спустился в сад, обошел все закоулки и до конюшен прошелся, вспоминая, как Фея призывала его звонким раскатистым ржанием; у пруда постоял, в который три года назад бросил кольцо с гранатом. Вспомнил старые сказки — если бросить в воду жемчуг и загадать на возвращение, жемчуг назад притянет. Рука потянулась было к застежке, усыпанной речными жемчужинками, но остановилась на полпути. Нет уж. Пусть другой кто кидает. Например, слуги — если так уж вернуться хотят.

Повернулся и прочь пошел от пруда. До полуночи бродил по саду, между беседками и растениями, не теряющими листьев зимой. Повинуясь порыву, отломил ветку можжевельника, спрятал в рукав — с собой увезти.

Ночью не спал, а утром потребовал, чтобы слуги сотворили с его обличьем лучшее, что можно сделать. Не удовлетворен был увиденным, пока не стал похож на сошедшее с Неба воплощение кого-то из Бестелесных. Словно вызов бросал — хотите совершенства? Так получайте! И катитесь все к демонам!

Он вышел в зал Расставаний — в фиолетово-золотом. Фиолетовый — более глубокий оттенок, чем носил раньше, и золотой, тонкой нитью танцующий в прихотливом узоре, — разрешенные отныне цвета. Припал на колено, как положено, головы не поднимал — все, как обычно. Только цвета одеяния… Волосы были сколоты по обычаю — и, когда Йири все же голову поднял, Юкиро показалось, что это лицо исказилось на миг — и снова стало спокойным. Только еще бледнее, чем все последние дни.

Потом, когда закончилось все, облачился с какой-то лихорадочной одержимостью в одежду всадника. Считалось, что Островок он уже покинул, а временная задержка — досадная необходимость. Переодевшись, обхватил левой рукой правый рукав над запястьем, проверяя, на месте ли веточка можжевельника. Постоянно касался ее, словно боясь потерять. Единственный признак волнения. А со стороны не заметно.

Путь предстоял долгий — сначала верхом до озера Айсу, потом по воде. Против течения поднимутся путники по реке Иэну — прямо до Окаэры, до Гёру, ее главного города.

Но это еще не скоро.

Правая дорога была широкой и отменной для путешественников; сам правитель, покидая Столицу, ехал по ней. Левая — неширокая, каменистая, как и все вокруг, залитая весенним утренним солнцем. Плети вьющихся цветов обвивали кустарник; аромат, несильный, но тонкий, плыл над дорогой. Пара ящерок, пестрых, как яшма, грелась на камнях, не обращая внимания на всадников.