Книга Титус Гроан - Мервин Пик

– Я позабочусь о том, чтобы все было готово. Предоставьте это мне, ваша светлость. Еще увидимся, Флэй. Ну что же, Доктор, в путь.

Дверь закрывается.

СНОВА ДВОЙНЯШКИ

Много больше часа Тетушки, практически не шевелясь, просидели одна супротив другой. Столь долгое разглядывание человеческого лица объясняется, конечно, тщеславием, а в случае Тетушек – тщеславием, и одним лишь тщеславием, ибо зная, что черты их тождественны, что на лицах обеих лежит одинаковое количество пудры, и что время, потраченное ими на причесывание, также одинаково, они не питают сомнения в том, что, разглядывая одна другую, разглядывают, в сущности говоря, самих себя. Обе одеты в лучший их пурпур цвета настолько разительного, что глазу, обладающему нормальной чувствительностью, на него больно смотреть.

– А теперь, Кларисса, – наконец произносит Кора, – поверни свою прелестную головку направо, чтобы мне было видно, как я выгляжу сбоку.

– Почему это? – говорит Кларисса. – Почему я?

– А почему не ты? Имею же я право знать.

– Если на то пошло, я тоже.

– Ну так оно на то и пошло, разве нет? Дура!

– Да, но…

– Сделай, что тебе говорят, и я сделаю для тебя то же.

– И тогда я увижу себя в профиль, да?

– Мы обе увидим, не только ты.

– Это я сказала, что мы обе увидим.

– Ну? Так в чем же дело?

– Ни в чем.

– Так давай.

– Что давать?

– Давай, пошевеливайся, поверни свою прелестную головку.

– Прямо сейчас?

– Да. Чего ждать-то?

– Только Завтрака. Но он еще не сию минуту начнется.

– Почему?

– Потому что я слышала, как колокол бил в коридоре.

– И я слышала. Значит, у нас с тобой куча времени.

– Я хочу увидеть себя в профиль, Кора. Повернись.

– Хорошо, Кларисса. А это надолго?

– Надолго.

– Но тогда и я хочу разглядывать мой подольше.

– Настолько нам времени не хватит, глупая.

– Почему?

– Потому что его у нас столько нет.

– Чего нет, дорогая?

– Долгого времени, ведь нет же?

– А по-моему есть.

– Ну, вообще-то, у нас многое множество прекрасного времени.

– Ты хочешь сказать – впереди, Кларисса?

– Да, у нас впереди.

– После того, как мы займем наши троны, верно?

– Как это ты догадалась?

– Да ведь ты тоже об этом думала. Зачем ты пытаешься меня обмануть?

– Я не пытаюсь. Я только хотела узнать.

– Ну вот и узнала.

– Что я узнала?

– Узнала и все. Я не собираюсь углубляться в это ради тебя.

– Почему?

– Потому что ты не такая глубокая натура, как я. И никогда такой не была.

– Наверное, я просто не пыталась. Да и не стоит оно того, не думаю. Когда я вижу стоящую вещь, я ее сразу узнаю.

– И когда же, по-твоему, они такими бывают?

– Какими?

– Когда они бывают стоящими?

– Когда покупаешь что-нибудь, тратишь свои деньги, тогда они всегда этого стоят.

– Кроме тех случаев, когда ты их не хочешь, Кларисса, ты всегда забываешь об этом. И почему ты такая забывчивая?

Наступает долгое молчание, сестры разглядывают лица друг дружки.

– А знаешь, – ровным тоном произносит Кора, – все они будут на нас смотреть. Нас будут разглядывать на Завтраке.

– Потому что в нас течет настоящая кровь, – заявляет Кларисса. – Вот почему.

– И еще потому что мы такие значительные.

– Для кого?

– Для всех, разумеется.

– Ну, пока еще нет, не для всех.

– Но скоро станем.

– Когда этот умный мальчик сделает нас такими. Он все может.

– Все. Все на свете. Он мне сам говорил.

– И мне тоже. Не думай, что он только с тобой разговаривает, потому что это не так.

– А я этого и не говорила, разве я говорила?

– Ты собиралась.

– Куда?

– Возвеличиться.

– А, да, да! Мы возвеличимся, когда придет время.

– Придет и созреет.

– Да, конечно.

– Конечно.

Вновь наступает молчание. Голоса сестер столь ровны и бестонны, что когда они замолкают, молчание кажется не чем-то новым, но продолжением их разговора, лишь по-другому окрашенным.

– Так поверни же голову, Кора. Я хочу знать, когда меня станут разглядывать на Завтраке, как я выгляжу сбоку и на что они все глядят; поверни голову, а после я поверну для тебя свою.

Кора сворачивает белую шею влево.

– Больше.

– Больше чего?

– Я все еще вижу второй глаз.

Кора еще чуть-чуть сворачивает шею и с той осыпается немного пудры.

– Вот так, Кора. Так и оставайся. Именно так. О! (голос по-прежнему ровен) я само совершенство!

Она безрадостно хлопает в ладоши, но даже хлопки ее кажутся мертвым.

И словно в ответ на этот призывный звук, дверь растворяется и в комнату быстрым шагом входит Стирпайк. Щека его залеплена свежим пластырем. Двойняшки встают и медленно подступают к нему, соприкасаясь плечами.

Стирпайк окидывает их быстрым взглядом, вытаскивает из кармана трубку, высекает огонь. Миг он держит пламя в ладонях, но только миг, потому что Кора медленным жестом лунатички поднимает и роняет на пламя руку, гася его.

– Что, разрази меня чума, вы делаете? – восклицает Стирпайк, в кои-то веки теряя власть над собой. Увидеть Графа, сычом сидящего на каминной доске, потерять отодранную кошачьей лапой малую часть лица, и все это за одно утро – такое способно хотя бы на время пошатнуть самообладание любого человека.

– Не надо огня, – говорит Кора. – У нас больше не бывает огня.

– Мы его больше не любим. Нет. Совсем не любим.

– Совсем, с тех пор, как мы…

Стирпайк прерывает сестер, поскольку знает, в какую сторону повлеклись их мысли, а сейчас, перед самым Завтраком, времени на воспоминания нет.

– Вас ждут! Все уже уселись за стол и ждут вас не дождутся. Все спрашивают, куда вы запропастились. Вперед, прекрасная пара! Позвольте мне сопровождать вас, по крайности, часть пути. Выглядите вы совершенно обольстительно – но что же вас задержало? Вы готовы?