Книга Цвет предательства - Michael Mael

той жизни, которая была мне недоступна. О полощущихся на ветру парусах, о криках чаек и альбатросов… вдохнуть полной грудью морской воздух и ощутить слегка солёный привкус воли…

Она опять промокнула глаза.

— Хотя бы помечтать, понимаешь? Ничего другого маленькая принцесса позволить себе тогда не могла.

— Лесана, а что это было за место? — поинтересовался Тим.

— Всего лишь маленькая, безлюдная бухта в заливе. Чтобы попасть туда, мне приходилось пересекать весь город. В одиночку, через самые отвратные портовые районы и темные переулки. А девочке, между прочим, тогда было всего восемь лет.

Он покачал головой, всем своим видом выражая сочувствие — и оно было совсем ненаигранным.

— И знаешь, на берегу той бухточки, сидя у самой кромки прилива и болтая ногами в воде — там я не только лишь ощущала себя свободной. Там я была свободна, Тим. Просто Лесана, маленькая мечтательная девочка, влюбленная в море. А не ее высочество принцесса, наследница трона Цедонии, самого большого и могущественного королевства на всем континенте. И самого богатого, конечно. Вот только мне ничего этого не было нужно, понимаешь? Ни роскоши, ни власти, ни всех драгоценностей короны, вместе взятых.

Голос девушки зазвенел от напряжения, она заметно разволновалась.

— Все, что мне было нужно — это возможность жить так, как я захочу. Море и свобода, больше ничего. Ирония судьбы, правда? Наследная принцесса может иметь все, что пожелает — кроме того, чего ей хочется больше всего на свете. А ничего другого мне и не хотелось вовсе. Все эти бесконечные уроки дворцового этикета, музыки, живописи, верховой езды… бр-р-р. До сих пор передергивает, когда я все это вспоминаю. А еще, конечно, мамаша моя, королева Таяна, масла в огонь добавляла. С самого раннего детства меня уже начали подготавливать к будущему замужеству. Само собой, политически выгодному для Цедонии. Знал бы ты, как я ненавидела все эти разговоры…

Тим покивал, пытаясь представить себе Лесану маленькой девочкой.

— Это они меня, значит, к семейной жизни хотели подготовить, и мужа научить выбирать. При том, что собственная семья всегда казалась мне сущим адом.

— Почему же адом? Они тебя что, обижали?

Лесана внезапно поднялась из кресла и схватила со стола свой бокал.

— Налью себе еще. Ты хочешь? — девушка вопросительно посмотрела на его пустой фужер.

— Да, пожалуй, — согласился Тим. В голове у него по-прежнему шумело, а мысли немного путались — наверное, это шампанское так подействовало на пустой желудок.

Она подошла к барной стойке, на которой были расставлены в ряд целые батареи разномастных бутылок и принялась смешивать себе мартини. Наполнив бокалы, Лесана вернулась, протягивая Тиму шампанское — когда он протянул руку за фужером, их пальцы на мгновение соприкоснулись, и юноша ощутил короткий, но сильный электрический разряд. Или ему это просто показалось?

— Так что же твоя семья? — повторил Тим.

— А что семья? Одно название, а не семья. Вообще, теперь я ненавижу само это слово, — раздраженно проговорила девушка и сделала приличный глоток мартини, слегка закашлявшись.

— Так плохо было?

— Жутко. Ты спрашивал, обижали ли они меня? Они друг друга обижали, это да. Постоянно. Иногда, конечно, и мне доставалось.

Она замолчала, уставившись на оливку в своем стакане. Тим выжидающе смотрел на девушку, сжимая в руке запотевший фужер. Он вдруг поймал себя на мысли, что бесстыдно пожирает глазами ее лицо: грустная, она казалась ему еще прекраснее.

— Отец мой, он ужасный человек, Тим. Иногда я даже сомневалась в том, человек ли он на самом деле. Мамаша — та совсем другая, этакая меркантильная сучка. Сама, хотя из древнего, но обедневшего рода — ни кола, ни двора, а на тебе: сумела заарканить наследного принца. Знала бы, чем для нее это все обернется, — хохотнула Лесана.

Лицо ее внезапно переменилось: грусть уступила место необычно жесткому, почти что яростному выражению.

— Ты должен знать, что они меня никогда не любили. Я думаю, с самого рождения. Отец хотел мальчика, а мать, наверное, вообще никого не хотела. После того, как врачи сообщили им, что она больше никогда не сможет рожать, отец взбесился окончательно. Каждый месяц, аккурат к полнолунию, он превращался в зверя, Тим. В зверя.

— Он, что?…

— Ага, — кивнула девушка, — избивал ее, а меня пугал, в угол загонял, доводил до слез… Ну, она ему тоже мстила, конечно, за издевательства да бесчисленных любовниц. На свой лад, но мстила. А я, понимаешь ли, была для них чем-то вроде предмета обстановки. Тебе надо знать, что мать родила меня в двадцать лет, а ему тогда было всего двадцать четыре. Ясное дело, дочка — наследница трона; но когда она еще на этот самый трон взойдет? Не до того им было, больше собой занимались, а меня скинули на руки своре учителей да придворных дам. Нет, ну мамаша, конечно, не забывала регулярно учить меня житейской мудрости, как она это называла. А отцу — тому на меня вообще было наплевать.

Бокал в руке Тима постепенно становился теплым, нагреваясь от его пылающих ладоней. Как же они могли так поступать с собственным ребенком, маленькой девочкой?

— Вот скажи мне, Тим. Твои родители — они тебя любили? Ну, любят, то есть?

— Конечно, — выпалил он, — это же родители… ох, извини.

— Вот видишь. А мои меня бросили.

— Как бросили?

— Так. Когда мне исполнилось двенадцать, отец решил отдать меня на воспитание бабушке по материнской линии — я думаю, им надоели мои постоянные побеги из дома и нежелание обучаться таким важным для будущей королевы вещам. Фактически, меня удалили от двора, хотя бабушка тоже жила в столице, ее особняк находился в соседнем квартале.

— А как же твое наследование, и все эти… этикеты? Других же детей у них не было?

— Вот именно, что не было. Были бы другие, меня бы давно лишили всех прав, — дрогнувшим голосом проговорила Лесана, осушая свой бокал до дна. — Правда, в конечном итоге, родители этим и принялись заниматься. Когда я жила у бабушки, до меня вдруг начали доходить слухи о том, что отец то собирается разводиться с матерью, то вдруг приближает к себе двоюродных племянников и прочих дальних родственников — одного так полюбил, чуть ли не усыновить его собрался. А мамаша их всех постоянно против меня настраивала: Лесана, мол, не от мира сего, править Цедонией не желает, да и не способна к этому. Сумасшедшей меня повсюду выставлять начала, тварь.

Сильный порыв ветра ворвался в салон, хлопнул оконной рамой и разворошил страницы лежавшей на подоконнике раскрытой книги. Лесана порывисто вскочила и бросилась закрывать окно, словно