Книга Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский

инквизиции, тогда все имущество осужденных перейдет Церкви. Нет, нет, нет! Никак такого допустить не мог обер-прокурор. Даже и представить он себе не мог тех слов, что ему скажет герцог, случись такое. Поэтому он звал брата Иллариона на консилиум, ведь не зря сюда в город приехал сам казначей архиепископа Ланна.

В большом зале ратуши поставили столы. С одной стороны сели сам обер-прокурор, казначей герцога и люди его, судьи герцога и судьи города, глава городского совета и городской казначей, там же были нотариусы и юристы. С другой стороны – святые отцы и братья. Во главе, в кардинальском алом облачении и большой шляпе, брат Илларион, аббат и казначей архиепископа Ланна. Волков сидел с монахами.

Сошлись коршуны. Умнейшие люди герцога и хитрейшие люди архиепископа.

И как только нотариус начал читать список имущества бургомистра, так Волков понял, что по-другому и быть не могло.

– В имущество его входят, – бубнил городской нотариус, – конезавод в шесть тысяч десятин земли выпасов, лугов и покосов.

Шесть тысяч десяти! Кавалер и представить не мог, сколько это, и за день не объехать. Может, и за два не объехать.

– Ежегодный прирост поголовья двести пятьдесят – триста голов лошадей строевых.

Да, это не шутки. Целый полк хороших лошадей – это не крестьянский дешевый конек. Самый худший из строевых коней стоит от тридцати монет. Волков с удивлением представлял, сколько денег в год приносил такой конезавод.

– Двенадцать ферм, и к ним пять тысяч двести десятин земли, – продолжал нотариус. – Четыре мельницы, кузня в городе, сыроварня, две пивоварни в городе, пристань, три постоялых двора и гостиница, две баржи, шесть доходных домов. Поместье с охотничьим домом с лесом на две тысячи десятин. И всего другого имущества на предварительную сумму, – тут нотариус сделал многозначительную паузу, чтобы все поняли, – восемьсот десять тысяч серебряных талеров земли Ребенрее.

Шепот волной прошел по рядам знатных и влиятельных людей. Даже для них сумма была огромна. И это имущество только самого бургомистра. А еще имущество его правой руки, купца Аппеля сбежавшего, и тоже сбежавшего лейтенанта Вайгеля, главы городской стражи, а еще приют, дома и имущество ведьм и разбойников.

Волков глядел на людей герцога и людей архиепископа, на их решительные лица и понимал, что грядет не битва. Грядет тяжелая, изнурительная война, и ему тут отводится важная роль. Деньги на кону были уж очень большие.

Так оно и вышло. Вместо интересного дела, расследования преступлений и допросов он целыми днями сидел в ратуше и слушал заунывные прения монахов и юристов. Но даже дремать ему не давали, то и дело к нему обращались, и вопрос был один и тот же. Кого он считает ведьмой и кого он считает приспешником ведьм. И Волков отвечал честно, иногда даже не так, как ожидал от него брат Илларион. И его честность никак не была ему на руку. Аббат иногда смотрел на него с укоризной, а обер-прокурор так и вовсе с неприязнью.

В процессе дебатов один из судей заметил, что у него есть сведения, будто рыцарь божий забрал себе сундуки с серебром из дома бургомистра и из приюта для женщин, и поэтому ему нельзя доверять безоговорочно. Все это Волкову предсказывал брат Илларион, и он же на эти упреки сказал:

– Деньги те рыцарь не утаил, а передал Святой Матери Церкви, и она с благодарностью их приняла.

После этого неприязнь обер-прокурора к нему заметно усилилась.

Как только кавалер начинал говорить, так тот морщился, словно перед ним был последний лжец.

Но Волкова это не смущало, он и дальше говорил все, что думал.

Так продолжалось почти две недели, кавалер приезжал в ратушу каждое утро, сидел там до обеда, потом сидел там до вечера. Как ни упирались монахи, но обер-прокурору они уступили большую часть пойманных. Договорились они с братом Илларионом, как будут делить имущество воров, конокрадов, ведьм и разбойников.

И так тому все обрадовались, что городской совет решил для всех господ, что участвовали в консилиуме, устроить пир. Так и поступили. Все городские нобили с женами и дочерями были тоже приглашены. Для того в ратуше поставили столы и даже разрешили простым горожанам заходить и смотреть, как там все будет.

С радостью эту весть восприняли хозяева харчевен, скотобоен, мясники и пивовары, пекари и торговцы вином. Пир начался в обед, в воскресенье. Приглашенных насчитывалось сто пятьдесят шесть человек, все люди знатные и уважаемые.

Во главе стола сидел граф Вильбург, обер-прокурор герцога, по левую руку от него Первый судья земли Ребенрее. Справа от графа восседал аббат Илларион, казначей Его Высокопреосвященства архиепископа Ланна и кардинал Святой Матери Церкви. А вот еще правее, ближайший к нему, сидел в прошлом простой солдат, а ныне рыцарь божий и хранитель веры, прежде Ярослав Волков, а ныне Иероним Фолькоф по прозвищу Инквизитор.

Сидел он спокойно и с достоинством, ловил на себе взгляды незамужних дам, но не отвечал им ни кивком, ни кубком, ни улыбкой. И не от спеси или высокомерия. Не до молодых дам ему было сейчас. Рождалось в нем странное чувство. Сидел он так, словно привык к такому месту с детства, как будто по праву рождения здесь находился. И никто в этом зале не усомнился в том, что достоин он сидеть по правую руку кардинала. Только он сам. Сам не мог поверить, что сидит здесь, что поднимает тосты за графа и кардинала, и за присутствующего тут барона фон Виттернауфа, за городского голову и первого судью земли. И вслед за ним поднимают свои стаканы и бокалы первые нобили города, и словам его кивают, и хлопают в ладоши.

Кто бы подумать мог, что четырнадцатилетний мальчишка, который от нищеты пошел в солдаты, через двадцать лет окажется на этом месте. Да никто, кроме самого мальчишки. Тогда он верил, что такое может быть. И вот сказка, кажется, сбылась.

Столы заставлены были удивительными кушаньями, которые кавалер почти не ел. Виночерпии разливали господам изысканные вина, которые он почти не пил. Ни еда, ни вино ему сейчас были не нужны. Ему достаточно казалось просто сидеть тут в странном полусне и видеть все это. И понимать, что это все не сон и не сказка, и место за этим великолепным столом он заслужил по праву. Что это его место. И от этого голова его кружилась больше, чем от вина любого, и сердце его волновалось больше, чем от взглядов знатных красавиц.

Акробаты сменяли певцов, борцы – жонглеров и глотателей огня. Музыка