Книга Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая - Ципора Кохави-Рейни

буду продолжать работать и также писать”.

“Ты что думаешь? Сможешь дать ребенку достойное образование в городе?! Израиль – больной человек. Ты его убиваешь. Это на твоей совести!”

Израиль встает со своего кресла. Руки заложены за спину, пальцы сжимаются в кулаки. Да, без дела и без будущего нет ему жизни. Наоми охватывает паника. Ее Израиль сдается демагогии Яари. Потребности коллектива? Есть у него необходимое и любимое дело: исследование культуры польского еврейства. Израиль не признается ей, что его терзает совесть и долг перед кибуцем.

Меир Яари – противник тяжелый. Звук его шагов по ступенькам их дома, как звук приближающейся беды. Меир разрушит все ее планы. Она обязана воевать за их с мужем существование в столице. А Яари уверен в том, что он борется за исправление мира. В полные напряжения двадцатые годы двадцатого века он и его отец стояли на перекрестке, где сталкивались ценности. После Первой мировой войны его отец присоединился к идее создания германской республики. А сын, находясь в Вене, писал, что “Шомер Ацаир” – это движение преобразователей мира. Слова его вдохновляли и зажигали сердца национальной гордостью. Теперь же он верил в социалистическое общество, завоевывающее весь мир. Наоми говорит о проблемах Советского Союза, о лжи, изрекаемой его лидерами, создавшими устрашающий режим.

“Наоми, ты – предательница!” – из-за стекол очков глаза Яари мечут молнии.

“Я беседовала с госпожой Нойман. Я знаю, что сделали с ней и ее мужем”, – негромким, характерным для нее голосом отвечает Наоми.

Ты веришь клевете какой-то….?! “.

“Эта несчастная не просто какая-то! Я говорю о лидерах коммунистического движения Германии. Я встретила ее у Шолема, и она произвела на меня глубокое впечатление”.

“Профессор подговорил писательницу очернить советскую Россию и коммунистическую партию”, – взрывается Яари.

“Шолем был другом ее мужа”.

“Наоми, она ненормальная! Она лжет!”

“Она говорит правду”.

“Как ты можешь верить этой изменнице? Наоми, ты сама изменница!”

История госпожи Нойман, коммунистки из Германии, трагична. Несколько дней назад эта женщина покинула Израиль с разбитым сердцем. Ее дочери, Барбара и Юдит, не смогли простить матери, что та оставила их в детстве. Барбара – выпускница художественной академии “Бецалель”, Юдит – бывшая воспитанница движения “Ашомер Ацаир”. Обе выросли в Иерусалиме у своего деда, знаменитого философа Мартина Бубера. Их мать оставила детей и деда во имя большой любви к Карлу Нойману. Об этом разрыве между матерью и дочерьми Наоми слышала в доме Мартина Бубера.

Нойман вернулась во Францию, а затем переехала в Швецию.

Статная аристократка госпожа Нойман нашла понимание и тепло в доме Шалома. В этом доме и произошла ее встреча с Наоми. Фаня приготовила стол в салоне, – бутерброды, сладости и питье, – зная, что им предстоит долгий разговор. Трагическая история госпожи Нойман разрушила вечерний покой. Этой ночью Наоми вернулась в свое детство. В центре их беседы была Германия в двадцатые и тридцатые годы.

“Нойман сказал, что пока он борется, он живет. И вправду он жил не жалея себя. Если бы он молчал, его бы не тронули. Но он предпочитал отстаивать свое мировоззрение”.

О жизни во имя партии она сказала: “Борьба стала самоцелью. Все было связано с партией, политикой. Партия поставила будущее взамен сегодняшней жизни. Отношение к ребенку, к мужу, к дому, все простые и привычные человеческие чувства ослабли, а затем, вообще были отброшены во имя великих революционных целей. Люди превратились в существа, лишенные индивидуальности. Карл не мог с этим смириться”.

Ее первый муж был сыном Мартина Бубера. Она влюбилась в Карла Ноймана, блестящего красавца, одного лидеров коммунистической партии Германии и слепо пошла за ним. Но в тридцатые годы она очнулась, как от дурного сна. Ее муж вступил в острый конфликт с партией. Он называл лидеров партии агентами Москвы, работающими в интересах руководства СССР в Германии. Он предложил выступать единым фронтом с социал-демократической партией против нацистов и требовал выставить кандидатуру президента от двух рабочих партий. Но товарищи по партии отвергли его предложения. Социал-демократы были названы социал-фашистами. Карл Нойман не мог идти плечом к плечу с нацистами на всеобщей большой стачке транспортников 1932 года. Он выступил против объединения нацистской свастики с серпом и молотом, против руководства своей партии, которое проповедовало, что цель оправдывает средства. И он сам осудил себя. В полный голос высказал свою позицию и поехал на суд Коминтерна, зная, что не вернется оттуда живым.

“Коммунистическое руководство организовало его поездку к собственной смерти”, – сказала госпожа Нойман о расставании с мужем.

Они загрузили в чемодан туалетную бумагу, ибо слышали, что в России ее не найти. До отъезда Карл оформил завещание. В это время нацисты уже пришли к власти. Коммунистка Нойман понимала, что ей следует бежать из Германии. Она знала, что мужа, в лучшем случае, сошлют в Сибирь, и там она с ним встретится. Может быть, он избежит расстрела благодаря ее коммунистической деятельности. Но в России у нее раскрылись глаза. Как только ее нога ступила на советскую землю, она была арестована агентами НКВД и находилась под домашним арестом в крохотной московской квартире, в которой, как загнанный зверь, металась от стены к стене. Ей разрешалось, под неусыпным наблюдением агентов, выйти в магазин за продуктами. И тогда она поняла, что случилось с ее мужем. Целую ночь рассказывала она Наоми по-немецки, сухо и деловито. Рассказ человека, прошедшего невыносимые страдания, вошел в роман.

Друг старшего брата Эрвин обрел черты Карла Ноймана. Они подружились в университете. Гейнц назвался другим именем, посетив дом Эрвина, отец которого был махровым нацистом и антисемитом. В Первую мировую войну тот потерял глаз, и не вернулся к работе плотника. Карл позже прервал с ним всякую связь.

Наоми напугана.

“Мы не подходим к жизни в кибуце, достаточно мы там настрадались. Нельзя нам отказаться от самостоятельности”.

Израиль разрывается между городом и кибуцем, ворочается ночами, стонет со сна.

“Как это ничтожно – требовать от человека идти по пути одной единственной мысли, придерживаться одного долга, и никакого отступления от линии, никакого, даже малейшего изменения”.

Он скрещивает руки за спиной, напрягает мышцы, молчит. Она пытается настаивать на том, что не следует поддаваться демагогии Яари. Только Иерусалим – залог безопасности семьи. Сможет ли она отказаться от внутренней цельности, подаренной ей столичным окружением, от литературного таланта, открывающего ей все двери. Ее постоянно публикуют в газетах, она выступает по радио. Она является почетным гостем на важных встречах и лекциях, ее порог обивают интеллектуалы, политики, известные люди. Она, перенесшая