Книга Шелк и тайны - Мэри Джо Патни

Джулиет нервно прошлась по комнате и оказалась у стены. Остановившись, она невидящим взглядом уставилась на грубую штукатурку.

— Я так ошиблась! — сокрушенно произнесла она. — И поняла, что совершила еще одну страшную ошибку, но… почувствовала, что не могу отступить, поскольку уже дала согласие. Я испытывала отвращение к каждому мигу нашего общения, не потому, что он что-то делал, а просто из-за того, что он был… не ты. Я чувствовала себя шлюхой, я презирала его, но еще больше — себя. Мне было слишком стыдно признаться, что я чувствовала, поэтому я сделала вид, что ничего особенного не происходит. Впрочем, я заставила его уйти сразу же.

Джулиет повернулась и посмотрела на Росса. Серые глаза ее потемнели и неистово метались, как вьющийся на ветру дым.

— Тогда я в первый и единственный раз нарушила наши брачные обеты, Росс. Я ненавидела себя за этот поступок настолько сильно, что никогда с тех пор не позволила ни одному мужчине дотронуться до меня. Слухи, которые достигали Англии, — всего лишь сплетни. Полагаю, они порождены тем, что я была молода, дика, небрежна, но клянусь тебе, с той ночи у меня не было ни одного мужчины.

Росс больше не мог неподвижно лежать, он встал с постели и рывком надел на себя чапан, словно одежда могла защитить его от темных чувств, которые клубились в этой комнате. Он не приближался к Джулиет: не осмеливался это сделать. Вся ирония заключалась в том, что появись Росс в отеле «Бланка» часом раньше, жена встретила бы его с распростертыми объятиями!

Всего лишь дверь отделяла их друг от друга, но из-за того, что было слишком поздно, их обоих поразметало, и они оказались неспособны утешить друг друга. И без того уже переживаний хватало, но Росс овладел собой и приготовился к худшему.

— А что случилось потом? — натянутым голосом спросил он.

Джулиет резко повернулась.

— Я чувствовала себя грязной, развращенной… словно меня изнасиловали, но некоторым образом мое состояние было еще хуже, ибо я несла ответственность за все это. Никто не заставлял меня так поступать — это была моя ошибка, от начала и до конца. Больше всего на свете я хотела умереть. — Голос ее упал и перешел в хриплый шепот. — На следующий день, на рассвете, я поскакала в пригороды Валетты в уединенную бухту, разделась до рубашки и… вошла в воду.

Росс с всевозрастающим ужасом смотрел на нее, представляя себе, как Джулиет, отчаявшаяся девчушка, остро переживала случившееся. Никогда, даже в самые мучительные минуты, Росс не думал о том, чтобы расстаться с жизнью, и он лишь смутно представлял, что же это было за горе, которое подвигло Джулиет на желание покончить с собой. Но напомнив себе, что ей это не удалось, он спросил:

— Кто или что спасло тебя?

— Только то, что я слишком испугалась, — явно презирая себя, ответила она. — Я плыла, пока не выбилась из сил, потом расслабилась и помолилась, чтобы забыться и ничего не чувствовать. Но оказалось, что утонуть не так-то просто. Рот у меня заполнился водой, легкие загорелись, и я запаниковала; напугана была так, что у меня хватило сил доплыть до берега.

Я должна была умереть, потому что заплыла очень далеко, но тут налетел шквал, разразилась неистовая буря, и я подумала, что и впрямь пойду ко дну. Я помню все с ужасающими подробностями, до того самого момента, как потеряла сознание. Наверное, тогда я уже была недалеко от берега, потому что, как мне позже сказали, волны прибили меня к домику рыбака. Они с женой подобрали меня, обнаженную, истекавшую кровью.

Джулиет повернулась к Россу. Лицо ее застыло, превратилось в маску смерти.

— И там, в их домике, у меня произошел выкидыш. Я убила нашего ребенка, Росс! — Безмолвные слезы заструились у нее по щекам. — Ты хотел узнать все самое худшее, так вот оно! Я пыталась убить себя, а вместо этого убила нашего ребенка.

Она предупреждала его, но несмотря на это, дикая, невыносимая боль пронзила сердце Росса. Грудь его словно сдавило железным обручем, разрывая и душу, и сердце. С отсутствующим взглядом он повернулся к окну и рывком распахнул ставни, мучительно пытаясь вдохнуть глоток воздуха. Всматриваясь в безлюдную ночь, он настолько ушел в себя, что не мог сопоставить свою боль со страданиями Джулиет.

«Значит, однажды мы зачали ребенка. Теперь бы ему исполнилось почти двенадцать. Кто бы это был, сын или дочь? Рыжеволосый или светлый? А может, цвет волос был бы еще какой-нибудь?» — Росс пытался сосредоточиться на этой картине, но не мог: память неожиданно вернула его к полузабытым дням.

Росс оказался единственным ребенком, которого матери удалось доносить до срока, и когда он подрос, она сообщила, что трижды после рождения Росса у нее были выкидыши. Из-за живого характера мать Росса называли «хохочущей герцогиней», а ее более спокойной сестре-близняшке, матери Сары, дали прозвище «улыбающаяся герцогиня». Однажды, когда Россу исполнилось четыре года, он нашел свою мать рыдающей в огромном зале их дома в Норфолке. Она билась в истерике, царапая свое прекрасное лицо острыми ногтями. Он в ужасе бросился за помощью.

Только спустя несколько часов отец Росса отыскал сына, забившегося в угол мансарды, настолько маленький, что туда не смог бы пролезть взрослый человек. Герцог принялся успокаивать малыша, усадив его на колени, потом печально улыбнулся и объяснил, что братику или сестричке Росса не суждено было родиться, и мать его оплакивала младенца, так и не появившегося на свет.

Прошло немало времени, прежде чем герцогиня окончательно оправилась. Больше она не беременела. Росс подозревал, что отец его просто-напросто решил уберечь мать от дальнейших страданий, от будущих эмоциональных и физических потрясений. Но Росс не забыл о тех переживаниях родителей, и вот теперь, двенадцать лет спустя, в этой далекой стране он оплакивал собственного ребенка.

И все же эта печаль потонула в других горестях, напоминая о себе какой-то тупой болью, не совсем реальной. Существовали, видимо, значительно более глубокие причины того ужасного решения, что Джулиет приняла тогда, на Мальте. И подобно калейдоскопу, который только что встряхнули, прошлое предстало перед Россом совершенно в ином свете.

Теперь, когда он все узнал, стало ясно, что она действительно не переставала его любить, ибо не осталось больше никаких сомнений: их разлука проистекала отнюдь не от недостатка любви, а от разрушающего душу чувства вины Джулиет. Повторись все вновь, он ощутил бы себя таким же виноватым и так же сильно убивался бы, едва осознав это. Росс почувствовал, что не вправе осуждать свою жену.

Ветерок ласкал его лицо прохладой, щеки Карлайла были влажны от слез. Он не плакал с той самой ночи на Мальте, когда горевал об утрате любимой жены, но тогда молодой человек оплакивал самого себя, а сейчас он жалел Джулиет. «У нас ведь все могло сложиться по-другому, — думал он. — Джулиет взяла всю ответственность на себя, никого не обвинила в случившемся. Именно так ведут себя достойные, имеющие понятие о чести люди. Но тогда она была всего лишь ребенком, перепуганным и измученным до крайности. Да, Джулиет слишком любила жизнь, чтобы снова попытаться покончить с собой, и в то же время, будучи уверенной в своем несмываемом позоре, бросила все и сбежала на край света. Тут уж она положила все свои силы и материальные возможности на то, чтобы помогать другим».