Книга На пике века. Исповедь одержимой искусством - Пегги Гуггенхайм

Нас сопровождала очаровательная женщина, жена судьи. Пакс уже раньше бывала в Чандигархе один раз и знала о городе много, но жена судьи была лучше знакома с практической стороной местной жизни. Она уже пожалела о выбранном доме: прямо напротив него росло огромное здание, а она как раз искала уединения. Она очень горевала из-за столовой, которая превратилась в проходную комнату. Над входом не было никакого навеса для защиты от дождя, а дожди в Чандигархе беспощадные. Гараж и комнаты прислуги располагались позади дома и были совершенно не приспособлены для сезона муссонов, когда бывают наводнения. Ее дом был построен один из первых и уже устарел. При строительстве новых учитывали ошибки старых и делали их гораздо удобнее, в этом мы убедились своими глазами.

Мы остановились в отеле работы Ле Корбюзье, вполне комфортабельном. Ле Корбюзье сделал стены из решетчатого бетона, которые не пропускают солнце, но пропускают ветер. Выглядит это как его изобретение, но на самом деле в Индии так строят дома издавна, поэтому все довольны. Город этот некрасив и никогда красивым не будет, потому что дома там слишком простые, одинаковые и скучные. Задача города — поднять уровень жизни бедного населения, и эта идея очень в духе социализма. В одном законченном секторе мы видели кинотеатр. Сам сектор похож на городок в Соединенных Штатах… Несомненно, весь этот проект — предмет большой гордости для Ле Корбюзье, ведь он единственный в мире, кому доверили заказ подобных масштабов. В его кабинете висит план, с которым положено ознакомиться прежде чем осматривать город. Рабочих Чандигарха почтили цветными чашами с землей и цементом — символами их труда, — установленными на шестах вдоль улиц города. Худшие дома выглядят так, будто их вручную связали или расшили женщины. Один-другой ряд домов можно назвать красивыми, но в них нет ничего выдающегося или величественного. Понятно, что суть этого проекта не в красоте. Что ж, жаль. Даже при всех заданных ограничениях можно было сделать гораздо лучше».

Искусство модернизма в Индии меня разочаровало, как и на Цейлоне, где Джорджа Кейтса считают лучшим художником-модернистом. Он расписывал храмы в полуреалистичном стиле на темы буддистских мифов. У меня не возникло желания ничего купить, кроме Джамини Роя и еще одной замечательной примитивистской картины, которую я увидела на всеиндийской выставке в Нью-Дели. Она изображала сцену из быта деревни: крестьяне вечером сидят вокруг стола. Она несла в себе удивительную атмосферу и, даже будучи далека от реализма, очень точно передавала дух индийской жизни. Я захотела купить ее, но, когда Пакс пошла за ней с деньгами, она чуть-чуть опоздала: премьер-министр Неру только что подарил ее Гамалю Абделю Насеру.

Свои неудачи с картинами я компенсировала серьгами и вернулась домой, купив огромное количество пар по всей Индии и несколько даже в Тибете. Последние я нашла в Дарджилинге, куда я отправилась в поисках собак породы лхаса апсо, надеясь положить конец родственному скрещиванию в моей многочисленной собачьей семье. Я погостила у Тенцинга Норгея, шерпы, который с Эдмундом Хиллари первым покорил Эверест. У Тенцинга было шесть собак породы лхаса апсо, которых он каждый день выгуливал в Гималаях, но он не захотел расставаться ни с одной из них.

Принцесса Пиньятелли мне как-то сказала: «Если ты выкинешь все эти ужасные картины в Гранд-канал, у тебя будет самый красивый дом в Венеции». Он и так считался самым красивым, но никто во всей Венеции не одобрял моего модернистского убранства. Тем не менее моя коллекция, которая занимала буквально весь дом, требовала соответствующего интерьера. Вместо канделябра из венецианского стекла я повесила динамическую скульптуру Колдера из битого стекла и фарфора, с большой вероятностью найденных в мусорном баке. Диваны и кресла я обтянула белым пластиком, который можно было мыть каждое утро после моего многочисленного семейства собак: они любили устроиться по-царски. (Две мои собачки лхаса апсо скрещивались с джентльменом, которого специально привозил для этой цели из Америки Бернард Райс, и родили в моем доме в общей сложности пятьдесят семь щенков. Обычно под одной крышей одновременно жило не больше шести.) Диваны я застелила черно-белыми полосатыми меховыми коврами, которые псы обожали вылизывать. Это тоже было очень не по-венециански.

Самая моя венецианская вещь, и вместе с тем очень не венецианская — это forcole, уключина гондолы, которую мне презентовал Альфред Барр для моего сада. Многие не понимают, что это такое, и восхищаются ей как скульптурным экспонатом — как Альфред и задумывал.

Изначально в дни работы музея весь мой дом был открыт для посетителей. Как страдали мои бедные гости! Я помню, как художник Матта однажды заперся в комнате, чтобы вздремнуть в сиесту. Замкóм так редко пользовались, что потом пришлось вызволять его оттуда при помощи слесаря. Я не могла уединиться даже в собственной спальне, поскольку там стояла кровать с изголовьем работы Колдера. Как ни странно, на фоне бирюзовых стен она смотрелась так, будто ей с самого начала было уготовано оказаться в Венеции. Там же на стене висит картина Фрэнсиса Бэкона — единственная его картина, которая меня не пугает. На ней изображена вполне симпатичная обезьяна, которая сидит на сундуке и охраняет сокровища; весь фон закрашен пастелью цвета фукси, и он замечательно сочетается с бирюзовыми стенами, шторой из индийского сари и покрывалом из марабу того же цвета. Остальное пространство стен украшает моя коллекция серег — сотня пар или больше, привезенные мной со всего мира. Еще комната украшена венецианскими зеркалами, расписанными бутылками Лоуренса Вэйла и «сюрреалистическими объектами» Корнелла.

Было сложно оградить все это от публики, но в конце концов это пришлось сделать. Теперь только друзья или посетители, которые отдельно об этом просят, могут увидеть мою спальню. Столовую, где висят картины кубистов, я вынуждена оставлять открытой. Там стоит венецианская мебель XV века, которую я купила в Венеции много лет назад и теперь привезла обратно на родину, пожив с ней на юге Франции, в Париже и Сассексе. Кубистские картины прекрасно смотрятся рядом со старинной мебелью.

Исчерпав все пространственные возможности своего палаццо, я решила построить павильон в саду. Там по крайней мере места было достаточно. Но на этот раз возникла проблема с деревьями. В Венеции запрещено срубать деревья, даже свои собственные. Тогда я решила построить павильон вдоль стены, которую делила с американским консульством по соседству — Госдепартамент купил этот участок несколькими годами ранее. (Неожиданно это оказалось настоящим благословением: на многие годы я оказалась под круглосуточной вооруженной охраной.) Это была единственная часть сада без деревьев. Затем мне потребовалось запросить разрешение у Госдепартамента. Было странно, что мне приходится это делать, живя в Италии. Тем не менее никаких проблем с этим не возникло и разрешение мне скоро дали. После этого нужно было получить разрешение Академии изящных искусств. Мой архитектор передал проект в администрацию коммуны Венеция, а те, думая, что оказывают услугу американскому консулу, спрятали его в стол и не отвечали мне всю зиму. Мне даже пришлось написать мэру Венеции, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Наконец комиссия из Академии изящных искусств проинспектировала мой сад и одобрила проект.