Книга Сцены из провинциальной жизни - Джон Кутзее

— Это правда, дядя Джек? — настаивает она. — Вы в самом деле собираетесь переехать из Кейптауна в Мервевилль?

— Если ты так ставишь вопрос, — говорит Джек (добродушная беспечность Кутзее слетела с него, теперь он сама осторожность), — то нет, никто на самом деле не собирается переезжать в Мервевилль. У Джона есть идея — не знаю, насколько она реалистична, — купить один из брошенных домов, отремонтировать его и приезжать туда в отпуск. Пока что это все, что мы с ним обсуждали.

Дом, чтобы проводить отпуск в Мервевилле! Неслыханно! Именно в Мервевилле, где соседи суют нос в чужие дела, a diaken (дьякон) стучится в дверь, настаивая, чтобы вы шли в церковь! Как может Джек, который в свое время был самым живым и непочтительным из них, планировать переезд в Мервевилль?

— Тебе бы стоило сначала присмотреться к Когенаапу, Джек, — советует его брат Алан. — Или к Пофаддеру. В Пофаддере великий день в году — когда приезжает дантист из Апингтона драть зубы. Они называют это die Groot Trek, Великий Трек.

Как только что-то угрожает их покою, Кутзее начинают шутить. Семья сплачивается в маленький laager, чтобы не подпускать к себе мир с его опасностями. Но сколько еще будут их шутки творить чудеса? Однажды сам великий враг постучится в дверь, Мрачная Жница с острой косой, призывая их один за другим. Чем тогда помогут шутки?

— Джон говорит, ты собираешься переехать в Мервевилль, а он сам останется в Кейптауне, — не сдается она. — Ты уверен, что справишься один, дядя Джек, без машины?

Серьезный вопрос. Кутзее не любят серьезных вопросов. Margie word ‘n bietjie grim, — будут они говорить друг другу: Марджи становится мрачноватой.

— Твой сын планирует засунуть тебя в Кару и бросить, — спрашивает она, — и, если готовится именно это, почему ты не протестуешь?

— Нет-нет, — возражает Джек. — Все не так. Мервевилль — просто тихое место, где можно отдохнуть. Если получится. Это всего лишь идея, знаешь ли, идея Джона. Ничего определенного.

— Этот план нацелен на то, чтобы избавиться от отца, — подводит итог ее сестра Кэрол. — Он хочет оставить его в глуши в Кару и умыть руки. И тогда забота о нем ляжет на плечи Майкла. Потому что Майкл будет ближе всех.

— Бедняга Джон! — отвечает она. — Ты всегда думаешь о нем самое плохое. А что, если он говорит правду? Он же обещал, что будет приезжать в Мервевилль на каждые выходные, а также проводить там школьные каникулы. Почему бы не оправдать его за недостаточностью улик?

— Потому что я не верю ни одному его слову. Весь этот план, на мой взгляд, подозрителен. Он никогда не ладил с отцом.

— Он заботится об отце в Кейптауне.

— Он живет с отцом, но только потому, что у него самого нет денег. Ему за тридцать, и никаких перспектив. Он удрал из Южной Африки, чтобы его не забрали в армию. Потом его вышвырнули из Америки, потому что он нарушил закон. Теперь он не может найти достойную работу, потому что слишком заносчив. Они вдвоем живут на жалкое жалованье, которое его отец получает на этом своем складе металлолома.

— Но это же неправда! — возражает она. Кэрол моложе ее. Когда-то она, Марго, была лидером и вела за собой Кэрол. Теперь Кэрол идет впереди, а она тащится в хвосте. Как это произошло? — Джон преподает в средней школе, — говорит она. — Он зарабатывает себе на хлеб.

— А у меня другие сведения. Я слышала, что он натаскивает отстающих к экзамену, и у него почасовая оплата. Это работа на неполный рабочий день — за такую берутся студенты, чтобы заработать на карманные расходы. Спроси его прямо. Спроси, в какой школе он преподает.

— Большая зарплата — не единственное, что важно.

— Тут дело не только в зарплате. Дело в том, чтобы говорить правду. Пусть он скажет тебе всю правду, почему хочет купить дом в Мервевилле. Пусть скажет, кто будет за это платить, он или отец. Пусть расскажет тебе о своих планах на будущее. — И затем, заметив ее смущенный вид, спрашивает: — Разве он тебе не сказал? Не рассказал о своих планах?

— У него нет планов. Он же Кутзее, а у Кутзее нет планов, у них нет амбиций, у них только праздные мечты. У него праздная мечта жить в Кару.

— У него есть амбиции — быть поэтом и больше ничего не делать. Ты когда-нибудь слышала о таком? Эта затея с Мервевиллем не имеет ничего общего с благополучием его отца. Ему нужно место в Кару, куда он сможет приезжать, когда ему удобно, где сможет сидеть, опустив подбородок на руки, созерцать закат и писать стихи.

Опять Джон и его стихи! Она ничего не может с собой поделать и фыркает от смеха. Джон, сидящий на веранде этого уродливого маленького дома, сочиняя стихи! Безусловно, в берете, а под рукой — стакан вина. И вокруг роятся цветные детишки, донимая вопросами. «Wat maak oom?» — «Nee, oom maak gedigte. Op sy ou ramkiekie maak oom gedigte. Die wereld is ons wonig nee…» — «Что делает сэр?» — «Сэр сочиняет стихи. Сэр сочиняет стихи, наигрывая на своем старом банджо. Этот мир — наша обитель…»

— Я спрошу его, — обещает она, все еще смеясь. — Попрошу показать мне свои стихи.

Она ловит Джона на следующее утро, когда он отправляется на прогулку.

— Можно мне с тобой? — спрашивает она. — Одну минутку, я надену подходящие туфли.

Они идут по тропинке, которая ведет к востоку от фермы со службами вдоль заросшего русла реки, к запруде, стены которой обрушились во время наводнения 1943 года, да так и не были восстановлены. В мелкой воде запруды мирно плавают три белых гуся. Еще прохладно, тумана нет, видны горы Ниувевельд.

— God, — говорит она, — dis darem mooi. Dit raak jou siel aan, ne, die ou wereld. — Какая красота! Этот пейзаж берет за душу.

Они в меньшинстве, их так мало — лишь они двое, чьи души волнуют эти великие пустынные просторы. Если что-то связывало их все эти годы, так именно это. Этот пейзаж, kontrei, — он переворачивает ее сердце. Когда она умрет и ее похоронят, она растворится в этой земле так естественно, как будто никогда не жила человеческой жизнью.

— Кэрол говорит, ты все еще пишешь стихи, — говорит она. — Это правда? Ты мне покажешь?

— Мне жаль разочаровывать Кэрол, — отвечает он сухо, — но я не написал ни одного стихотворения с тех пор, когда был подростком.

Она прикусывает язык. Совсем забыла: мужчину не просят показать его стихи, во всяком случае, в Южной Африке, заранее не заверив его, что все будет в порядке, что его не станут высмеивать. Что за страна, где поэзия — не мужское занятие, а хобби для детей и oujongnooiens (старых дев) — oujongnooiens обоего пола! Непонятно, как с этим справлялись Тотиус и Луис Лейпольдт. Неудивительно, что Кэрол избирает для своей атаки поэзию Джона — Кэрол с ее чутьем к слабостям других.

— Если ты так давно бросил, почему же Кэрол уверена, что ты все еще пишешь?

— Понятия не имею. Может быть, она видела, как я правлю сочинения учеников, и сделала неправильный вывод.

Она не верит ему, но спорить не намерена. Раз ему не хочется откровенничать с ней, и не надо. Если поэзия — часть его жизни, которой он стесняется, значит, так тому и быть.