Книга Вирус "А". Как мы заболели вторжением в Афганистан - Валерий Самунин

— Так точно, знал.

— Спасибо, товарищ Нешумов. Передайте Борису Семеновичу, что Павловский вчера же прислал свою телеграмму, в которой предлагает не верить слухам о заговоре против Тараки, называет Амина верным другом Советского Союза и советует его поддержать. Да-а… Вот так. И передайте также, что Андропов и Устинов, получив каждый свою телеграмму, распорядились ознакомить с ними членом политбюро. Вы представляете, что произошло? В один и тот же день из Кабула поступают два прямо противоположных сообщения, — судя по голосу, Крючков едва скрывал свое раздражение. — Вы разберитесь, почему так произошло, и к вечеру пусть товарищ Иванов мне доложит.

* * *

Вообще-то Афганистан на очередной сессии Конференции Движения неприсоединения, как и прежде, должен был представлять фактический глава правительства Хафизул-ла Амин. Однако он еще летом стал усиленно убеждать Тараки, что именно тот должен лететь на Кубу и предстать перед всем светом как новый лидер мирового революционного движения. Уже одно это должно было вызвать подозрения у генерального секретаря, ведь раньше Амин никогда не упускал возможности самому поблистать на международной арене или даже просто постоять рядом с такими выдающимися людьми, как Фидель Кастро. А теперь он добровольно уступал эту честь своему «учителю». Но падкий на лесть генсек не уловил подвоха.

Из Москвы от Крючкова в резидентуру пришла рекомендация отговорить Тараки от этой поездки. Центр не без оснований считал, что Амин может воспользоваться длительным отсутствием главы государства для того, чтобы захватить власть. Увы, афганский руководитель не внял доводам разведки. Более того, свое путешествие в Гавану он по совету Амина решил предпринять на недавно купленном у американцев «Боинге». Центр всполошился еще больше: возможность диверсии не исключалась. Нашим представителям в Кабуле было велено еще раз встретиться с Тараки и убедить его использовать для поездки специально выделенный советский лайнер из правительственного авиаотряда. Естественно, с советским экипажем. С трудом, но убедили.

30 августа афганская делегация вылетела на Кубу. В ее составе кроме Тараки были в основном лица, близкие к Амину. Министр иностранных дел Шах Вали, бывший командир ца-рандоя, а теперь начальник канцелярии главы государства Та-рун, начальник президентской гвардии Джандад и другие. Поскольку на обратном пути из Гаваны планировалось сделать остановку в Москве, Амин проинструктировал своих людей доверительно встретиться с советскими представителями и проинформировать их о том, что против него группа видных халькистов готовит заговор.

Судя по всему, Амин очень хорошо был осведомлен о том, чем заняты сейчас три министра и Сарвари. Теперь игра шла на опережение: кто кого?

Утром 10 сентября самолет Ил-62 правительственного авиаотряда, возвращаясь из Гаваны, совершил посадку в Москве. Как и было запланировано, здесь афганский руководитель должен был сделать остановку для отдыха и для разговора с Л.И. Брежневым. В тот же день, вернее, поздно вечером встреча двух лидеров состоялась в Кремле.

Но это была не обычная протокольная встреча руководителей дружественных стран. Документ, который должен был озвучить Леонид Ильич, содержал целый ряд острых замечаний по ситуации в ДРА и фактически прямой призыв к Тараки навести порядок в собственном окружении.

Афганский гость, еще не отдохнувший после длинного перелета и обильных возлияний, как на Кубе, так и на борту правительственного лайнера, вначале считал, что разговор будет рутинным, не выходящим за рамки протокола. Его не насторожило даже то, что в Кремль он был приглашен один, без привычной свиты. Рядом с Брежневым за столом сидели министр иностранных дел Громыко и помощник генсека Алек-сандров-Агентов, оба — насупленные, подчеркнуто деловые. Переводил уже знакомый по прежним встречам в Кремле советник МИДа Гаврилов. Леонид Ильич, обменявшись рукопожатиями и поцелуями, быстро перешел к делу. Не отрываясь от лежавшего перед ним текста, он стал методично перечислять ошибки, допущенные афганскими революционерами, и проблемы, которые они должны немедленно решить.

Сначала Брежнев говорил о партийном строительстве, необходимости расширения партийных рядов за счет рабочих, крестьян и прогрессивно настроенной интеллигенции. Кто-то из цековских работников вписал в его «шпаргалку» назидательный пассаж из времен Гражданской войны, и теперь Леонид Ильич старательно читал:

— ЦК нашей партии под руководством В.И. Ленина проводил специальные «партийные недели». Это были массовые кампании по вовлечению лучших рабочих, передовых крестьян и интеллигенции в ряды партии. Новые члены партии отправлялись на фронты Гражданской войны… Таким образом задачи укрепления и расширения рядов партии решались одновременно с борьбой против контрреволюции.

— Очень правильно, — поддакнул Тараки, но при этом подумал: а где нам взять этих лучших рабочих и передовых крестьян?

— Огромное значение имеет также активизация политико-воспитательной и разъяснительной работы среди населения, — продолжал читать свою «шпаргалку» Брежнев. — Кстати, вот такой вопрос, товарищ Тараки. Уже в одиннадцати провинциях вашей страны есть наши партийные советники при секретарях провинциальных комитетов НДПА Между тем многие из этих секретарей работают, так сказать, по совместительству, являясь одновременно губернаторами провинций. В интересах дела было бы, очевидно, правильней отделить государственные посты от партийных.

С учетом особенностей вашей страны особо стоит вопрос о разъяснении массам политики партии и правительства в отношении религии и свободы вероисповедания…

В условиях продолжающейся борьбы с контрреволюцией важными становятся подбор и расстановка кадров в вооруженных силах, партийном и государственном аппарате. Знаю, что в этом отношении у вас есть горький опыт: факты измены родине некоторых армейских командиров, нарушения норм партийной жизни губернаторами и партийными работниками отдельных провинций.

— Спасибо, спасибо, товарищ Леонид Ильич, — соглашался с критикой Тараки. — Я потом выскажусь по этому вопросу. Хотел бы просить вас, если это возможно, направить лично мне через совпосла перевод ваших сегодняшних высказываний. Я записываю, но хотелось бы иметь полный текст, чтобы внимательно еще раз его изучить.

— Мы перешлем вам перевод, — пообещал, оторвавшись от бумаг, Брежнев и затем опять уткнулся в текст. Сейчас ему предстояло сказать главное, то, ради чего и был приглашен сегодня в Кремль этот афганский революционер. — Мы уже неоднократно касались в беседах и в переписке с вами и такого вопроса, как важность подлинно коллективного руководства в партии, строгого соблюдения его принципов. Я знаю, что в последнее время ваше политбюро приняло на этот счет ряд хороших постановлений, однако их претворение в жизнь, похоже, проходит очень медленно. Скажу вам откровенно, товарищ Тараки, по нашему глубокому убеждению нерешенность этого вопроса, как и все еще имеющие место нарушения норм внутрипартийной демократии, и, тем более, необоснованные репрессии в отношении товарищей по партии, сковывают силы партии, мешают развитию ее творческих возможностей, создают среди кадров и населения обстановку напряженности.״