Книга Догмат крови - Сергей Степанов

— Это обычная восточная поговорка, часто встречающаяся в еврейской литературе. Синоним смирения и безропотности, — ответил эксперт.

— Значит, просто красивый восточный образ, — удовлетворенно констатировал адвокат.

— Скажите, — вскочил Шмаков. — Нет ли такой цитаты в Талмуде: «Когда израильтянин и гой являются на суд, то всеми способами оправдывай израильтянина»? Если нет доказательств, то рабби Измаил учит выдумывать их против гоя.

— Если не ошибаюсь, далее в Талмуде сказано: «А рабби Акиба советует не прибегать ко лжи, чтобы не посрамить имени Божьего в случае изобличения еврея во лжи». Мнение рабби Акибы предпочтительнее.

— Это вы полагаете, что рабби Акибе отдается предпочтение, — запальчиво возразил Шмаков.

— Нет, извините, это закон. Когда рабби Акиба спорит с кем-то, то закон согласно суждению рабби Акибы, — отрезал Коковцов.

Все происходившее в зале суда до странности напоминало субботний вечер у синагоги в патриархальном местечке черты оседлости, когда два знатока Талмуда спорят о значении того или иного изречения, цитируя различные трактаты и ссылаясь на авторитет древних мудрецов. Бразуль недоумевал, какое отношение имеет богословский диспут к приказчику кирпичного завода. За что и во имя чего его судят? Во имя каббалистической книги «Зогар»», о которой он вряд ли слышал; во имя мертвенных трактатов, которых он, разумеется, не читал? О Шимоне бен Гохае говорят так, как будто этот талмудист, почивший тысячу восемьсот лет тому назад, был соседом Бейлиса по Верхне-Юрковской и подстрекал приказчика к преступлению. Ну почему за все запальчивые слова, произнесенные в древнюю эпоху, сейчас, в двадцатом веке, должен отвечать Мендель Бейлис?

Последним из экспертов выступил московский раввин Мазе. Он был низенького росточка, настоящий гном, каких любят ставить в своих ухоженных дворах немецкие колонисты. Дубовая конторка оказалась вровень с его бородой, и эксперту пришлось подставить скамейку под короткие ножки. Нервно снимая и опять надевая золотое пенсне, Мазе говорил с придыханием, скороговоркой, иной раз путая и глотая слова. Председатель суда Болдырев несколько раз просил эксперта успокоиться, но его призывы приводили к противоположному результату.

— Господа судьи! Недостаточно представить вам скелет Талмуда, нужно представить его душу и тогда вы сами — просвещенные люди — будете судить, возможно ли допустить, чтобы в Талмуде были такие изуверские указания. Талмуд по своей гуманности, которая сквозит в каждом слове его…

— Это слишком детальное изложение верований, — прервал его председательствующий. — Мы не сомневаемся, что верующие евреи искренни. Но собственно говоря, здесь возбуждается вопрос о Талмуде, может ли изувер вынести из Талмуда такое указание, что можно проливать кровь — вот что нам важно.

— Сами евреи говорят: «леко миде ремиза веорайто» — нет такой мыcли, которую нельзя было бы найти в Талмуде. Можно найти всякую мысль, за исключением мысли об употреблении крови какой бы то ни было.

Бразуль мог бы подтвердить этот факт, не обращаясь к раввину. Его жена, вполне эмансипированная особа, никогда не позволила бы себе зарезать даже цыпленка, а когда они гостили у тещи, то уж там в местечке, населенном патриархальными евреями, строжайше выполнялись все религиозные предписания не смешивать мясное и молочное и тому подобное.

— Господа судьи, — раввин в отчаянии тянул к коронным судьям коротенькие ручки. — Еврейство очень любит религии, которые вышли из его недр. Евреи любят магометан больше, чем магометане их…

— Прошу вас, не отвлекайтесь.

Судя по всему, московский раввин был весьма осведомлен в богословских вопросах, но он говорил так страстно и быстро, словно хотел в один час изложить все, чему учился всю жизнь. Бразуль быстро потерял нить его рассуждений и встрепенулся лишь тогда, когда Мазе приступил к ответу на семнадцатый из поставленных перед экспертами вопросов: «Когда появилось среди евреев учение нео-хасидов и какое отношение оно имеет к учению каббалы»?

— Хасиды, — взволнованный раввин сделал глоток воды из стакана. — Эта секта образовалась у еврейского народа вследствие пустоты и страшного разочарования духовного. Поначалу мысли хасидов о вездесущности Божества, в чем-то напоминающие пантеизм Спинозы, были насторожено встречены раввинами. Некоторое время хасидов считали сектой, но, господа судьи, сектантство у еврейского народа не пользуется никаким успехом. Подобно тому как здоровый организм или выталкивает микроб, или его поглощает, так и в еврействе секты или изгоняются, или парализуются. Так случилось с хасидизмом. Со временем дело хасидов перешло в руки рабби Шнеура Залмана, известного впоследствии под именем Шнеерсона. При нем был нанесен смертельный удар хасидизму как секте. Тут окончательно успокоились и раввины, увидев, что хасидизм не внес изменений ни в одно из религиозных предписаний. В наши дни вся разница сводится к тому, что в молитвенниках миснагидов прежде читается один псалом, а у хасидов то же самое, только наоборот. Кого это волнует? Рабби Залман Шнеерсон, которого тут представляют чуть ли не изувером, отличался своим патриотизмом по отношении к России. В Отечественную войну 1812 году он принял большое участие в противодействии французам. Рабби Залман от себя устроил разведочный отряд и не переставал говорить еврейскому народу, чтобы не поддавались обещаниям Наполеона дать евреям равноправия и разные льготы. Теперешний раввин, который живет в Любавичах, потомок Шнеерсона, по имени Шолом Доб Бер мне лично знаком. Три года назад…

— Это уже относится к свидетельскому показанию… — остановил его председатель.

— Замечательное выступление! — заключил Бонч-Бруевич. — Какой контраст между крошечным росточком раввина и величием его речи! Отсюда, из зала киевского суда, перед всем миром полилась от сердца к сердцу исповедь народа, всюду гонимого, униженного телесно, но в страданиях и несчастьях сохранившего всю мощь и силу своей духовной красоты!

— Эксперты защиты наголову разгромили экспертов обвинения, — подвел итог Набоков, однако сидевший рядом Короленко с сомнением покачал головой.

— Для интеллигентного человека это ясно, но трудно сказать, так ли думают присяжные заседатели. Взгляните — они все на одно лицо, точно писец с репинских «Запорожцев», и вид у них совершенно отсутствующий. Я тут наблюдаю, как один из них сладко дремлет по получасу, сложив руки на животе. Остается только надеяться, что луч народного здравомыслия пробьется сквозь плотный туман, затянувший горизонт русского правосудия. Вообще, состав присяжных удивительный для университетского города. Вчера я заглянул в соседнее отделение, там рассматривалось рядовое уголовное дело. И что же! Среди присяжных двое профессоров, врач, несколько интеллигентов. А у нас крестьяне и мещане.

— Неудачная жеребьевка.

— Жеребьевка ни при чем, она происходила публично, и суд щеголял особенной корректностью всей процедуры. Здесь хитрая механика. Я собираюсь просмотреть списки присяжных на всю серию сессий, которая совпала с разбирательством ритуального дела, и уверен, что обнаружу резкое отличие от средней нормы. Предмет, конечно, имеющий чисто теоретическое значение.