Книга Ученик архитектора - Элиф Шафак

Джахан метнулся к окну, распахнул его и проскользнул внутрь. В Обсерватории стояла кромешная тьма. Джахан этого не ожидал. Он замер в растерянности, не представляя, в какую сторону двигаться. Но вскоре его глаза привыкли к темноте, и он начал различать очертания предметов. Поднявшись по винтовой лестнице, Джахан оказался в библиотеке. Запах бумаги, пергамента, чернил и кожи ударил ему в нос. На полках стояли книги, обреченные на уничтожение. Здесь были тысячи научных трактатов, карт, манускриптов. Джахан в замешательстве скользил глазами по кожаным корешкам. Как понять, какие из книг имеют наибольшую ценность? По каким признакам судить об этом? В первую очередь брать самые древние? Или же спасать труды прославленных авторов?

Джахан бродил вдоль полок, выхватывая книги наугад, и относил их к окну, через которое проникал лунный свет. В этом неровном свете он листал страницы, написанные на латыни, греческом, арабском, иврите, турецком, персидском и прочих языках. Внезапно им овладела досада на самого себя. Зачем он теряет драгоценное время, предаваясь сомнениям? Открыв мешок, ученик Синана принялся запихивать в него все книги без разбора. Если уж нет возможности выбирать, он поступит иначе. Он спасет все книги до единой.

Джахан опустошил первую полку, затем вторую, третью. Мешок был полон. Второй мешок поглотил содержимое трех следующих полок. Джахан взвалил мешки себе на плечи и покачнулся, точно пьяный. Ноша была слишком тяжела. Он поспешно вытащил несколько томов. Руки у него тряслись, зубы стучали, словно он стоял на ледяном ветру.

– Я скоро вернусь, – прошептал Джахан, обращаясь к оставшимся книгам.

Он выбрался наружу, отыскал Чоту, выгрузил содержимое мешков в хаудах и вернулся, запыхавшись от бега.

«И почему только я не додумался захватить тачку? – упрекал себя Джахан. – Тогда дело пошло бы намного быстрее».

Он наполнил мешки, опустошив еще несколько полок, и снова устремился к окну. Подобных ходок Джахан совершил так много, что сбился со счета. Дышал он настолько тяжело, что даже боялся: вдруг кто-нибудь услышит его пыхтение и поднимет тревогу.

Джахан облизывал пересохшие губы, вытирал пот, градом катившийся со лба, но не давал себе даже минутной передышки. А за окном уже занимался рассвет. Пора заканчивать, решил ученик зодчего. Еще одна ходка – и все. Хорошо, что удалось спасти хотя бы часть книг. Больше он ничего сделать не в силах.

И тут произошло нечто невероятное. Впоследствии никому и никогда, даже в глубокой старости, Джахан и словом не обмолвился об этом чуде. Книги, рукописи и карты начали звать его по имени. Поначалу зов их был совсем тихим, но вскоре стал настойчивым и жалобным. Книги умоляли его спасти их. Джахан видел, как по их страницам текут чернильные слезы. Потом книги начали спрыгивать с полок. Расталкивая друг друга, они становились у него на пути, страницы их шелестели от ужаса. Джахан чувствовал себя спасателем, который посадил в свою лодку десять человек и оставил сотню тонуть в разбушевавшемся море.

На глазах у него выступили слезы. В последний раз наполнив мешки, он опрометью бросился прочь, будто преследуемый невидимой силой. Впоследствии он не мог вспомнить, как вскарабкался на шею слона, как добрался до дома Синана. Он отнес мешки в библиотеку учителя и поспешил выйти обратно, опасаясь, что книги вновь заговорят с ним.

– Сын мой, я и не надеялся, что ты сумеешь спасти такое множество книг! – воскликнул Синан.

– Еще больше я оставил на погибель, – вздохнул Джахан.

Синан принялся доставать книги из мешков. Каждую он внимательно разглядывал, протирал и относил в укромное место. На следующий день учитель сообщил Джахану, что тот спас четыреста восемьдесят девять книг.

Лишь когда ученик зодчего растянулся на тюфяке в своей комнате, его пронзила страшная мысль: в спешке он позабыл отыскать зидж, карту звездного неба. Драгоценный труд придворного астронома был навеки потерян для потомства. Знания и мудрость должны накапливаться, передаваясь из поколения в поколение, но, увы, цепь оказалась насильственно прерванной, и астрономам, которые явятся в этот мир после Такиюддина, придется пройти тяжкий путь познания с самого начала.

* * *

На следующий день, едва на небе вспыхнули кровавые проблески рассвета, все шестеро – архитектор Синан, четверо его учеников и белый слон – стояли напротив своего детища, обреченного на уничтожение. Утро выдалось поразительно тихим – ни ветерка, ни пения птиц. Все молчали, словно лишившись дара речи. Джахан заметил, что на глазах учителя выступили слезы.

В течение долгого, бесконечно долгого дня они руководили десятками рабочих, вооруженных кувалдами и молотами. Двери и оконные рамы были сняты, в стенах зданий зияли пробоины. К деревянным сваям привязали веревки и заставили Чоту тянуть их. Люди собрались посмотреть, как трудится слон. Некоторые хлопали в ладоши и подбадривали Чоту, но в большинстве своем рабочие угрюмо молчали. Пять дней спустя все было кончено. Последний камень увезли на повозке прочь. Были прочитаны благодарственные молитвы – точно так же, как и в тот день, три года назад, когда ученики архитектора заложили первый камень в основание будущей Обсерватории. Только на этот раз люди благодарили Аллаха за то, что Он надоумил их уничтожить рассадник греха.

Что-то внутри Джахана надломилось и словно бы рухнуло вместе с Обсерваторией. Если бы не любовь к Михримах и не преданность учителю, он навсегда оставил бы этот город, не принявший его дара. «Уходи, уходи», – нашептывал ему внутренний голос. Но куда идти? Джахан был уже не в том возрасте, чтобы устремиться навстречу неведомому. К тому же он чувствовал: несмотря на горькую обиду, нанесенную ему Стамбулом, город этот навеки пленил его душу и ему трудно будет вырваться из этого плена. Теперь, даже пребывая во власти сна, Джахан более не уносился за городские стены. Да и имеет ли побег хоть какой-то смысл? Мир – это котел, в котором кипят страсти. Боль, страх и разочарование настигнут его повсюду, куда бы он ни скрылся.

На протяжении долгих лет Джахан верно служил городу, в котором был – и оставался до сих пор – чужестранцем. Он отдал свою любовь женщине, которая не принадлежала ему и никогда не будет ему принадлежать. Он посвятил себя изучению ремесла, способного увековечить его имя, но, как выяснилось, творения его оказались весьма уязвимыми и зависимыми от хода событий. То, что создавалось в расчете на века, было разрушено всего за несколько дней. То, что вчера казалось необходимым и важным, сегодня с презрением отвергалось. Он понял: в этом мире нет ничего, защищенного от капризов судьбы. А в том, что судьба капризна и переменчива, у Джахана давно уже не осталось ни малейших сомнений.

Последующие дни были проникнуты тоской и унынием. Почему ни султан, ни простые люди не пожалели их усилий? – спрашивал себя Джахан. Почему Бог допустил, что труды их пропали втуне? Ведь они никоим образом не замышляли нанести оскорбление Всемогущему, и Ему должно быть это известно. Властителей, для которых они работают, заботит только одно: грандиозные размеры зданий, отражающих мощь и величие империи. Почему же учитель с таким тщанием занимается отделкой мельчайших деталей, ведь, кроме него самого и нескольких утонченных знатоков, никто не способен их оценить?!