Книга Зеркало, или Снова Воланд - Андрей Малыгин

Пробыв в глухонемом кабинете еще где-то с тридцать-сорок минут, командиры вышли оттуда, пожелали на прощание друг другу удачи и, пожав крепко руки, разошлись.

Но оставим в покое полковника Кудеярова за своими нелегкими размышлениями и перенесемся в другую часть города, на широкий проспект, носящий имя вождя мирового пролетариата, который прямой и нарядной лентой пересекает город от Волги почти до самого железнодорожного вокзала. Замечательным у этой оживленной во всех отношениях магистрали является то, что по центральной части ее располагается пешеходная прогулочная зона с изумрудными газонами и густыми липами по краям, которая отделена от проезжих частей, бегущих справа и слева, красивым чугунным ограждением.

Солнце, перевалив зенит, неумолимо двигалось к горизонту, удлиняя капризные тени. Редкие пушистые облачка купались в небесном бассейне. Для этого времени года было еще довольно тепло. Черные фигурные стрелки на привокзальных часах со знаками зодиака на белом циферблате показывали пятнадцать часов пятьдесят две минуты.

Пухленький толстяк в помятой кепке, с физиономией, исключительно напоминавшей кота, и мальчишка пионер пересекли небольшой сквер и вышли на широкую улицу.

— Так, Аллигарио, что это у нас тут за авеню? — крутя головой по сторонам, спросил мальчишку толстячок.

Пионерчик деловито достал из кармана штанов небольшой бинокль и приставил его к глазам.

— На табличке написано «Проспект Ленина», Бегемот. Ну, а куда теперь направимся, дружище? До встречи с шефом еще времени предостаточно. Надо же чем-то себя занять.

— Да я и сам придерживаюсь такого же мнения, — буркнул в ответ Бегемот. — Давай-ка пойдем вон туда, кажется, там есть какие-то магазины, — махнул он рукой, и парочка прямиком двинулась в указанном направлении.

А в это же время несколькими сотнями метров впереди у тротуара мягко притормозил небольшой автобус, и из него вышло двое музыкантов с зачехленными трубами. Оживленно о чем-то разговаривая и жестикулируя, они проследовали на центральную часть проспекта, где облюбовали на одну из пустующих лавочек, раскрашенную в ярко-желтый, нарядный цвет.

— Ну, Колюня, давай аккуратненько здесь доделаем начатое, а потом уж махнем и по домам, — сказал один из них с сильно разрумяненным небритым лицом. — У меня еще пол-лещика завалялось со вчерашнего, да и хлебушка черного немного найдется. С горбушкой. Для закусона самое то. Давай аршин доставай, и погнали тему потихохоньку.

— Паша, не гони почтовых. Сейчас в один миг все организуем, — словоохотливо откликнулся второй, доставая из кармана складной стаканчик. — У самого трубы горят. Ты знаешь, после вчерашней репетиции с самого утра головенка прилично фонит, — он страдальчески сморщил лицо, — и губы тоже ну ни черта не слушаются, как будто чужие. Я даже в репризе немного из-за этого ложанулся. Да ты, наверное, и сам заметил…

— А, перестань, Колюня, не надо напрасно драматизировать! Думаю, что господин Шопен нам это может и простить… Ну, а покойник уж и тем более придираться не станет, — хихикнул первый, наливая водку из неполной бутылки в стакан. — Вон Валька Жамков вчера, ядрена Матрена, к последним похоронам так напоминался, что в третьем такте весь ритм к чертовой бабушке сбил. Такой неудобняк получился! Вляпались по самые бакенбарды! Да я и сам в пятом немножечко киксанул. Ну да ладно, Колюня, давай не будем сейчас о мрачном. Согласись, дружище, что это всего лишь маленькие издержки профессии у в общем-то хороших в прошлом и незаслуженно судьбой обиженных музыкантов. У кого их, Колюня, не бывает, так что все нормалек, — махнул он рукой. — Ну с богом. Давай жахнем за наше здоровьице, а то все приходится за упокой…

Воровато оглядевшись по сторонам, мужики выпили один за другим и принялись за небогатую закуску. А в это же самое время двигавшиеся по проспекту Бегемот с Аллигарио как раз поравнялись со скамейкой, на которой расположились музыканты. Увидев в руках у них вяленую рыбу, глаза Бегемота мгновенно загорелись, и он, выразительно облизнувшись, толкнул своего напарника:

— Аллигарио, дружище, я чувствую своим обнищавшим желудком, что здесь нам срочно придется бросить якорь и встать на прикол, иначе вижу рыба нацелилась плыть в ошибочном направлении. А это чрезвычайно обидно, — и он что-то еще шепнул на ухо пионеру.

Парочка тут же быстро присела на лавку, и буквально через несколько секунд, громко нюхая носом воздух, Бегемот произнес:

— Слушай, и чем это здесь так противно воняет? По-моему, так протухшей рыбой? Ты чувствуешь сам или мне это только показалось?

Пионерчик состроил кислую гримасу.

— Нет, ты не ошибаешься, запашище просто ужасный.

Музыканты тут же насторожились, а хозяин леща, тщательно обследовав носом закуску, откровенно возмутился:

— Да вы чего, мужики, тромбон вам в печенку! Какой там запах! Не надо штормить, я что, «до» от «ре» не могу отличить? — он сунул рыбу под нос второму. — Колюня, о чем эти дилетанты толкуют, на сам понюхай. Не лещ, а цимус. Исключительная свежатина. Не веришь? — взглянул он в упор на Бегемота. — Да сам, изверг, нюхни. На, на! Можешь даже и попробовать, — и он по простоте душевной, ухватив рыбину за хвост, в знак доказательства подал ее привередливому гражданину.

Ну а в следующий момент мужики даже не сразу и осознали, что же в сущности произошло, потому как послышался хруст ломаемых рыбьих костей и… от былого леща остались лишь легкие воспоминания. Нахальный сосед по лавочке, заманивший таким бессовестным образом наивную рыбу в свои алчные лапы, проглотил ее в один миг и даже не поморщился.

Музыканты обалдело уставились на нахалюгу, потеряв на какое-то время даже способность к членораздельному произношению. А наглый тип, сладко облизнувшись, поковырялся пальцем в зубах и как бы между прочим заявил своему напарнику мальчишке:

— Ты знаешь, Аллигарио, как бы прокомментировали в такой момент любители поэтической словесности, неплохая рыбешка как будто была, только жаль… половинка вчера уплыла… — и он, облизнувшись, разгладил усы и печально вздохнул.

Но тут немота, поразившая вначале мужиков, наконец-то прошла.

— Колюня, да ты посмотри, эта наглая рожа нам только что арапы с тобой заправляла по поводу испорченной рыбы, а сама тут же слопала ее целиком и даже костями не подавилась! Похоже, что он нас за форменных идиотов, ядрена Матрена, принял! — налившись краской, возмущенно вскочил со скамейки бывший хозяин леща. — Да я тебе за это сейчас такую козью морду сделаю, — глядя в упор на неизвестного, взял он в руки футляр с трубой, со всей очевидностью собираясь использовать инструмент как боевое оружие.

— Ах ты, гад ползучий! Ах ты, харя усатая! — тут же завопил и второй музыкант, тоже хватаясь за футляр. — Да мы тебе сейчас такой похоронный марш врежем! Никакой госпиталь, кроме морга, тебя не возьмет… — и они, не скрывая своих намерений, грозно двинулись на обидчика.

И тут наглый обманщик сделал испуганно скорбное лицо и, прижав виновато обе руки к груди, наклонил голову и запричитал: