Книга Уроки милосердия - Джоди Пиколт

— Мы?

— С моим братом, который работал в Четвертой группе — администрации. Он был бухгалтером, я занимал более высокую должность. — Джозеф смел крошки с салфетки на тарелку. — Он подчинялся мне.

Я коснулась слона-дракона, Джозеф издал низкий горловой звук.

— Нет? — спросила я.

Он покачал головой. Тогда я положила руку на широкую спину кентавра — единственный ход, который у меня оставался.

— Значит, вы возглавляли администрацию?

— Нет. Я служил в Третьей группе. Был лагерфюрером СС.

— Вы были главным начальником фабрики смерти, — прямо заявляю я.

— Не главным, — поправил Джозеф. — Но среди высшего командования. Кроме того, я понятия не имел, что происходит в лагерях, пока не попал туда в сорок третьем году.

— И вы думаете, я в это поверю?

— Я рассказываю только то, что знаю. Моя работа не была связана с газовыми камерами. Я надзирал за живыми узницами.

— Вам приходилось их отбирать?

— Нет. Я присутствовал при прибытии составов, но отбирать — это была обязанность врачей. Я в основном прогуливался неподалеку. Наблюдал со стороны. Просто присутствовал.

— Надзиратель… — произношу я, и от этого слова во рту становится горько. — Смотритель за непокорными.

— Вот именно!

— Я думала, вас ранило на фронте.

— Меня ранило, но не так сильно, чтобы я не мог справляться со своими обязанностями.

— Значит, вы занимались узницами?

— Этим занимались мои подчиненные, SS-Aufseherin. Дважды в день они присутствовали на перекличке.

Вместо того чтобы передвинуть ладью, я тянусь за белой королевой — изысканно вырезанной русалкой. Я достаточно хорошо разбиралась в шахматах, чтобы понимать: я бросаю вызов судьбе, в последнюю очередь стоит жертвовать столь ценной фигурой.

Я ставлю русалку на пустую клетку, прекрасно понимая, что она стоит на пути у коня Джозефа.

Он поднимает голову.

— Вы же этого не хотите.

Я встречаюсь с ним взглядом.

— Буду учиться на собственных ошибках.

Джозеф, как и ожидалось, берет мою королеву.

— Что вы делали, — спрашиваю я, — в Освенциме?

— Я уже вам рассказал.

— Нет, — отвечаю я, — вы рассказали, чего не делали.

Ева устраивается у ног хозяина.

— Вам не обязательно это слушать.

Я не свожу с него взгляда.

— Наказывал тех, кто не мог выполнять свою работу.

— Потому что умирал от голода.

— Не я создал систему, — отвечает Джозеф.

— Но и не сделали ничего, чтобы ее остановить, — возражаю я.

— Что вы хотите от меня услышать? Что я сожалею?

— А как я могу вас простить, если вы не раскаиваетесь? — Я ловлю себя на том, что кричу. — Я не могу этого сделать, Джозеф. Найдите кого-то другого.

Джозеф бьет кулаком по столу, шахматы подпрыгивают вверх.

— Я убивал их. Да. Вы это хотели услышать? Вот этими руками убивал! Довольны? Это вам нужно было знать? Я убийца и за это должен умереть.

Я глубоко вздыхаю. Лео будет злиться, но кто, как не он, поймет, что я чувствовала, слушая, что офицеры ходили в бары и на концерты, когда моя бабушка лизала пол, на который пролился суп.

— Вы не заслуживаете смерти, — сквозь зубы говорю я. — Только не тогда, когда вы этого хотите, поскольку сами такой роскоши другим людям не дарили. Надеюсь, вы будете умирать медленно и мучительно. Нет, на самом деле я надеюсь, что вы будете жить вечно, чтобы ваши поступки съедали вас изнутри еще очень, очень долго.

Я ставлю своего слона на клетку, которую больше не защищает конь Джозефа.

— Шах и мат.

Встаю и ухожу.

На улице я сажусь на велосипед, оборачиваюсь и вижу его в дверях.

— Сейдж, пожалуйста, не надо…

— Сколько раз вы слышали такие мольбы, Джозеф? — спрашиваю я. — И сколько раз к ним прислушались?

Только увидев Рокко за кофемашиной, я понимаю, как сильно соскучилась по работе в «Хлебе нашем насущном».

— Смею ли верить глазам? Кошка вернулась домой. Станет ли булочки печь?

Он выходит из-за стойки, обнимает меня и, не спрашивая, начинает готовить соевый латте с корицей.

Я еще не видела, чтобы в булочной было так многолюдно. С другой стороны, в это время дня я обычно отправлялась домой, чтобы лечь спать. Тут сидят мамочки в спортивных костюмах, молодые люди, что-то яростно печатающие на ноутбуках, группка дам в красных шляпках, которые делят один шоколадный круассан. Я заглядываю за стойку, в корзины, наполненные искусно испеченными багетами, маслянистыми бриошами, хлебом на манке. Неужели такую популярность булочной принес пекарь, занявший мое место?

Рокко, прочитав мои мысли, кивает на пластмассовую табличку «Дом хлеба с Иисусом».

— Толпы стремятся сюда. Лик место святое влечет. Или возможность пожрать, — произносит он. — Богу мольбу возношу. Если вернешься сюда, Мэри охватит экстаз.

Я смеюсь.

— Я тоже по тебе соскучилась, Рокко. И где же эта благословенная женщина?

— В храм возвратилась в слезах. Да, удобренья «Миракл» вряд ли упали с небес.

Я наливаю себе латте в пластиковый стаканчик и через кухню иду в храм. В кухне идеальная чистота. Контейнеры начищены, ферменты аккуратно выстроены в бутылочках по датам, бочонки с зерном и мукой подписаны и расставлены по алфавиту. Деревянная поверхность, на которой я формую тесто, вымыта. В углу, напоминающий спящего дракона, отдыхает миксер. Чем бы Кларк здесь ни занимался, управляется он хорошо.

Я еще острее чувствую себя неудачницей.

Какой наивной я была, когда думала, что «Хлеб наш насущный» не сможет существовать без меня и моих рецептов! Теперь я вижу, как ошибалась. Возможно, что-то и стало другим, но в общем и целом я оказалась вполне заменимой. Возможно, все получилось так, как мечталось Мэри, а я навсегда останусь на обочине.

Я поднимаюсь по ступеням для покаянных молитв и вижу, что она стоит на коленях в зарослях аконита и, натянув резиновые перчатки до локтей, вырывает сорняки.

— Я рада, что ты заглянула. Как раз думала о тебе. Как твоя голова? — Она смотрит на оставшиеся после аварии синяки, которые я прикрыла волосами.

— В порядке, — отвечаю я. — Рокко говорит, что хлеб с Иисусом продолжает привлекать посетителей.

— Наверняка пятистопным ямбом…

— Такое впечатление, что у Кларка работа спорится.

— Так и есть, — прямо отвечает Мэри. — Но, как я уже говорила, он — это не ты. — Она встает и крепко меня обнимает. — Ты уверена, что с тобой все в порядке?