Книга Секрет каллиграфа - Рафик Шами

Несколько раз, возвращаясь домой усталый и голодный, он обнаруживал, что она ничего не приготовила ему поесть. «Я весь день читала и размышляла», — так объясняла она. Тогда он стал являться домой неожиданно, потому что подозревал, что Нура завела себе любовника или болтает с соседками, наплевав на его запреты. Однако жена снова и снова с холодной улыбкой уверяла его, что никого не принимает и ни к кому не ходит. Несколько раз звонил телефон, и когда подходил Хамид, на том конце клали трубку.

Подозрения о ее сумасшествии подтвердились, когда однажды он увидел ее играющей во дворе в шарики. Одну! Хамид бушевал, а она только смеялась. Это был шок, уже тогда ему следовало вызвать врача. Однако Хамид решил, что будет лучше обратиться к женщине.

И что наговорила ему эта проклятая тетя Майда?

— Чего только не выдумывают жены, когда мужчина не удовлетворяет их в постели! Ты должен больше спать с ней и сломить ее, иначе она будет тебя презирать. Только так ты сделаешь ее женственной и разумной. И тогда она не возьмет в руки других шариков, кроме твоих.

Хамид ложился с женой в постель каждый день, и, когда однажды она снова рассмеялась, он ударил ее. Тогда она плакала с утра и до вечера, а потом стала пуглива. Нура перестала разговаривать с ним и день ото дня все больше бледнела. Араби навещал их три раза и наказывал Хамиду лучше заботиться о его дочери, которую он якобы никогда еще не видел такой несчастной.

Но все свои силы Хамид отдавал работе. Ведь книги и рукописи нужны для того, чтобы делать людей счастливыми. Ради каллиграфии Фарси привык жертвовать всем: и дружбой, и радостями жизни, и семейным счастьем. Однажды недовольный тесть спросил его, принимают ли у них вообще в доме гостей, и Хамид не знал, что ему ответить.

Когда же он наконец пересилил себя и пошел жене навстречу, ей уже ничего не было нужно. Она окончательно замкнулась в своем одиночестве, отгородившись от мужа домашними хлопотами и жалобами на головную боль.

И вот в один прекрасный день у него в мастерской появилась мать Нуры и стала вести себя как влюбленная девчонка. Фарси отправился с ней в ближайшее семейное кафе, потому что в ателье Самад ловил каждое их слово. И там теща призналась ему, что пришла по поручению своего мужа, хотя всегда готова навещать Хамида просто так, из одного только удовольствия видеть его. Шейх Араби полагает, передала она, что, вместо того чтобы так много работать, Хамиду следует уделять больше времени своей жене. Самой-то ей прекрасно известно: Нура не в состоянии по достоинству оценить мужчину. Она еще не вполне для этого созрела. Только опытная женщина способна увидеть в Хамиде воплощение порядочности и мужественности. Сама она, Сахар, считала бы себя счастливицей, обладай ее супруг хотя бы десятой частью его трудолюбия и бережливости. У Нуры многое от отца, в том числе и болтливость. Это достойно сожаления. Однако, добавила Сахар, заговорщически поглаживая ему руку, вместе они сделают из нее женщину.

На прощание Сахар поцеловала его. Ее тело излучало тепло, какого он никогда не чувствовал рядом с Нурой.

Хамид так и не смог последовать советам тестя, а поведение тещи окончательно смутило его и еще больше отдалило от жены. Сахар приходила в ателье все чаще, чтобы поговорить о Нуре. В конце концов Хамид попросил ее прекратить эти визиты, потому что его работники и соседи якобы начали шушукаться. Фарси лгал, просто с некоторых пор он стал терять голову от одного только прикосновения к этой женщине. Сахар была старше его всего на каких-нибудь три года, а выглядела моложе и привлекательней, чем ее дочь.

Увидев однажды Хамида в обществе Сахар, тетя Майда самонадеянно заметила, что могла бы, если он того хочет, поменять дочь на мать.

«Вестница несчастья», — выдавил сквозь зубы Хамид, переводя взгляд с тюремной койки на фотографию, в правом углу которой улыбалась тетя Майда.

12

Хамид стремительно носился по камере, будто перед этим проспал не меньше десяти часов. Давно у него не бывало таких ночей! Он так же нервничал перед расставанием со своим мастером. Тогда он отдыхал не больше трех часов в сутки, все думал, как ему объявить Серани о своем решении. И все впустую. Учитель уже за неделю, словно предчувствуя разрыв, стал выглядеть больным и постаревшим сразу на несколько лет.

Он пожелал Хамиду успехов и счастья, однако уже через два дня назвал его уход предательством. И год спустя Хамид задавался вопросом: в чем, собственно, упрекал его мастер, если сам отказался от крупного заказа в его пользу?

Месяцем ранее Серани дважды отклонял предложения католической церкви. Это были небольшие, но хорошо оплачиваемые работы. Но Серани не интересовали деньги. Он не имел дел с христианами из религиозных соображений. Именно тем и был для него свят арабский язык, что им написан Коран. Серани не хотел продавать свои каллиграфии неверным. Многих из его коллег это возмущало, потому что Дамаск славился веротерпимостью. Христианские, мусульманские и иудейские каменщики, архитекторы и строители издавна бок о бок трудились над реставрацией мечетей.

Хамид старался переубедить Серани. Напрасно.

Однажды сам Александр III, патриарх Дамасской греческой церкви и большой поклонник арабской каллиграфии, прислал своего человека к мастеру Серани. Он попросил его украсить каллиграфиями и арабесками только что отреставрированную церковь Девы Марии, заведомо соглашаясь на любую установленную мастером цену.

Серани отклонил его предложение в резких выражениях. Божественный шрифт не для неверных. Всю свою жизнь мастер придерживался мнения, что расписанные каллиграфиями мечети походят на книги для мудрецов, в то время как христиане разрисовывают свои церкви картинками для неграмотных.

Алексис Дахдух, посланец патриарха, словно окаменел, не зная, что ответить на такую непочтительность. А Хамид впервые в жизни застыдился учителя. Он проводил элегантно одетого господина к выходу, посоветовав повременить с ответом Его Святейшеству, а лучше наведаться в ближайшее время к нему в ателье, чтобы там в спокойной обстановке обсудить все еще раз.

Через неделю после подписания контракта с греческой церковью и получения аванса Фарси появился в ателье учителя, чтобы забрать свои инструменты и, объявив, что отныне работает самостоятельно, вежливо попрощаться.

— Знаю, знаю, — махнул рукой Серани. — Желаю тебе семейного счастья как тесть и благословляю как мастер.

Сердце Хамида разрывалось. Больше всего ему хотелось в этот момент разрыдаться и обнять учителя. Однако вместо этого он развернулся и вышел, не сказав ни слова.

Итак, Фарси отделился от Серани и взял самый дорогой в своей жизни заказ от греческой церкви. Он оформил изречения, как того хотело руководство храма и архитекторы, ни минуты не задумываясь над тем, какие же глупцы эти христиане, если верят в Бога, который послал Своего сына на землю, натравил на него озлобленных евреев и вдобавок ко всему позволил римлянам его распять. Что же это за Бог? Другой на Его месте надавил бы на Палестину пальцем, так чтобы от нее осталась лишь глубокая океанская впадина.