Книга Коммод - Михаил Ишков

Это было безмятежное, легкое существование.

Предчувствие беды впервые зародилось в нем после казни Бебия. В летнюю ночь, когда на Рим обрушился ураган и ветер срывал черепицу с домов, а также снес несколько золотых листов с крыши храма Юпитера Капитолийского, его одолела бессонница. Только утром сумел смежить веки и погрузиться в полудремотное состояние. Вот тогда вспомнился отец, мать. Чередой пошли прочие люди, с которым ему доводилось встречаться. В толпе узрел лицо Бебия — этот почему‑то был в полной парадной форме, брел куда‑то в обнимку с отрастившим бороду, еще более располневшим Клеандром. На ходу погрозил ему легатским жезлом. Раб имел наглость бросить печальный взгляд на господина. Затем они, склонившись друг к другу и продолжая беседовать, потопали дальше.

Предзнаменование показалось ему странным. О чем могли беседовать посланные на казнь преступники? О чем сговариваться? Он призвал жрецов и приказал прояснить смысл их разговора. Также ему хотелось знать, что мог значить жест Лонга, и, главное, почему эта картинка навязчиво покалывала память? Были вызваны также астрологи и известные борцы с колдунами, чтобы определить, кто навевает на него чары, и как ему это удалось? Пообещал сохранить жизнь, если их ответ не удовлетворит его. Жрецы каждый по — своему растолковывал картинку, увиденную находившимся в сумеречном состоянии императором. Пытались доказать, что боги пророчат ему долгие годы правления, но все невпопад, пока Коммод окончательно не разуверился в их объяснениях. Была надежда, что поможет Геркулес. Призвали главного фламина храма, что возле Тригеминских ворот, однако и тот начал рассказывать откровенную чушь. По — видимому, вознесенному на небеса герою, было плевать на божественного брата.

Так Луций остался один на один с этим отвратительным воспоминанием. Оно саднило, мешало, как гвоздь в сапоге, заставляло задумываться о чем‑то неясном, неощутимом. Облегчение испытал, когда словил за руку Идония, продавшего какому‑то вольноотпущеннику очень выгодную должность и утаившего от цезаря половину вырученной суммы. Жуткая казнь Идония и его подручных, которых сварили на медленном огне, на некоторое время вернула расположение духа. Несмотря на все более увеличившуюся припухлость в паху, Коммод даже рискнул выступить на арене. Победил Афиниона, а в борьбе припечатал к земле Нарцисса — сирийца, обоих потом пригласил на пир, назвал друзьями. Но ближе к зиме, в дождливую ночь, забывшись, вновь увидел Бебия, грозившего ему жезлом. Два месяца он тщательно отыскивал причину. Наконец, ему повезло.

Все дело в Марции!

Об этом догадался, когда наложница, неофициально имевшая статус жены, начала выговаривать за то, что он ночует в казармах с гладиаторами, беспробудно пьет, ведет беспорядочный образ жизни. Может ночью потребовать себе обед и насытиться так, что приходится звать лекаря, чтобы тот дал ему рвотное. Моется по семь раз на день и заставляет ее лезть в бассейн, в который предварительно прикажет налить ледяной воды. Это он называет «пошутить». Не нравилось ей, что император позволяет обнимать себя мужчинам, порой выражается бессвязно.

Сначала Коммод пытался объяснить ей, что только в гладиаторской казарме он чувствует себя в полной безопасности. Он призвал ее трезво взглянуть на его ближайшее окружение, которое покоряется ему исключительно из страха, служит по принуждению, без конца выпрашивает милости. В любую минуту эта свора готова продать его. Все дело в цене. Он признался, что страх в последнее время очень утомляет его. Дело дошло до того, что император запретил брадобрею даже приближаться к нему. С отросшей на подбородке и щеках растительностью расправлялся сам — подпаливал щетину.

Сам же обрезал отраставшие волосы.

Так продолжалось до самых Сатурналий. Когда подозрения оформились в твердое осознание неизбежности будущего заговора, когда по вскользь брошенным взглядам, непонятным речам, смысл которых остался ему неясен, по изредка случавшемуся в залах дворца внезапному шуму, основываясь на дурных предзнаменованиях, потрясавших столицу в том году, выявил участников заговора.

Всех внес в список.

Весь декабрь, пока Рим вспоминал о «золотом веке» времен Сатурна, император дополнял его. По всему выходило, что необходимо устранить всю верхушку Рима, потому что тот цеплялся за этого, этот за того. У лояльного ему сенатора был казнен родственник, поэтому ему следовало отказать в лояльности. Некий всадник не был замечен в попытке купить выгодную должность. С какой целью?

Вот что смущало Коммода в эти дни. Если развернуться во всю мощь и очистить Рим от скверны, он останется без сената, без государственного совета и, вообще без сенаторов и всаднического сословия. Эта задачка решалась просто — а гладиаторы на что?! Возничие и наездники, выступавшие в цирке! Призвать их, и в благодарность за стремительное возвышение они будут верно служить ему.

Список вчерне был готов в канун нового года (193 г.) В тот день, решив после очередного омовения в бане отдохнуть в своей спальне, император еще раз ознакомился с ним. Кого‑то явно не доставало. Он внес несколько новых фамилий, однако полного удовлетворения не испытал. Перебрал имена тех, в причастности которых к заговору сомневался, однако вычеркивать их не стал. Решил сделать, это после оглашения приговора.

С утра он косвенно намекнул Марции, что на следующий день, когда римляне в праздник Юноны, Эскулапа и Ведийова, соберутся в Большом цирке, он выйдет к народу не из императорского дворца, а из казармы гладиаторов. С гладиаторами же сначала обойдет город. Марция расплакалась, подтвердив тем самым его худшие опасения. Она припала к его ногам и начала умолять не оскорблять Римскую державу, не подвергать себя опасности, отдавшись в руки гладиаторов и прочих пропащих людей. Он оттолкнул ее, и Марция ушла, ничего не добившись от него мольбами. Женщина ушла вся в слезах, оставив мужа наедине уже не с подозрениями, а в полной уверенности, что ее слезы лицемерны, мольбы полны коварства.

«Завтра же, — мстительно решил он. — Завтра же прикажу Лету разделаться с ней и Эклектом».

В этот момент его и осенило. Как же его враги могли замышлять злое, не имея поддержки со стороны префекта лагерей, в чьих руках находилась охрана дворца и его особы. Без ведома Лета никому в голову не придет дерзнуть поднять руку на цезаря! Однако за все то время, когда заговор ширился, набирал силу, Квинт ни разу не поделился с императором своими страхами. Он такой бесстрашный? Значит, сговорился с мятежниками, ведь ему было обещано, что следующим после Бебия будет он.

Он внес в список имя префекта претория, и наконец почувствовал удовлетворение — работа закончена. Теперь ни одна рыбка не сорвется с крючка. Коммод вызвал Эклекта и передал ему распоряжение, чтобы тот все подготовил для завтрашнего праздника. Сообщил как решенное дело, что сам он переночует в казарме гладиаторов, и уже оттуда во главе торжественной процессии выступит для совершения торжественного жертвоприношения, чтобы римляне увидали его во всем блеске и при оружии. Как император и ожидал, спальник тоже припал к его ногам и начал уговаривать не делать ничего, что могло унизить его достоинство.