Книга Плод воображения - Андрей Дашков

Параход поймал себя на том, что уже не дует в гармошку, а подвывает в темноте. Почему никто не является, когда это нужно ему? Где теперь все те, кто раздирал на части его сны, калечил его покой, нарушал его уединение? Они не считались ни с чем, когда это было нужно им, когда сами они вопили о помощи по дальней связи! Даже Мета покинула его… Где ты, дорогая? Почему бы тебе не прийти сейчас и не позвать меня снова на ту вашу чудесную поляну, где никогда не кончается лето, где играет живой «Dead», где валяются под вечным солнцем все уснувшие на траве, где никто и не помышляет о том, как погано подыхать одному в каменном мешке?..

И снова какая-то из его душ тихо зашептала: «А может, всё дело в том, что они уже всё искупили, а тебе это еще только предстоит? Сначала помучайся как следует — и заслужишь вечнозеленую поляну, молодость, тишину или музыку (по желанию), Мету или Сероглазую (в зависимости от того, как соединятся разлетевшиеся атомы, когда труба пропоет: „В свои разрушенные тела вернитесь!..“)»

Сероглазая вроде бы поверила ему. Скоро он узнает, какой бывает расплата за ложь — хотя бы за ту маленькую ложь во благо, которую он произнес, забыв, что измерить «благо» вообще не в его силах и вне его разумения. Кажется, он обещал Сероглазой, что она его спасет? Или он обещал это себе? Так кто из них двоих наивнее?

Ну-ну, вот теперь и посмотрим.

115. Лада получает подарки

Когда до церкви оставалось несколько десятков шагов, перед ней появилась массивная фигура в черном, бесшумно отделившаяся от тени. Лада не остановилась — какая теперь разница? Может, оно и к лучшему. Пусть снова отправит ее туда, где нет этой адской боли и не надо никого искать в кромешной тьме. Но она уже привыкла и к тому, что ее желания не выполняются, а значит, жизнь точно не была сказкой — ни волшебной, ни доброй.

У человека в черном пальто не было в руке пистолета, хотя это ничего не значило — он мог убить ее пальцами, не говоря уже о зубах. Кстати, она различала его зубы — грязно-коричневые даже в сумерках, словно осколки костей, торчащие из окровавленной раны, — и что же она видела, если не улыбку убийцы, наслаждавшегося беззащитностью жертвы?

Чтобы не смотреть на это, она перевела взгляд выше — на церковь, тонущую в сумерках. Прямо перед ней оказалось громадное окно с витражом — Богородица с младенцем на руках. Там, где у Богородицы когда-то было лицо, зиял провал, но в нем вдруг появилось другое, бледное и непропорционально маленькое личико. Лада едва не засмеялась. Это было лицо бедняжки-мать-ее-Елизаветы.

Конец издевательству всё же наступил, хоть и не мгновенно. Лада почуяла запах парня в черном — это было похоже на оглушающий удар волны концентрированного смрада, который поставил последнюю точку. У нее в голове помутилось; черная фигура распалась на несколько фантомов, окруживших ее плотным кольцом, и ей почудилось, что проваливается в колодец, где уже лежит парочка гниющих трупов.

* * *

Почувствовав, что ей в лицо брызгают водой, она подумала, что и это уже было. Возвращаться к жизни не хотелось, но пришлось. Пока она была без сознания, смрад пропитал ее насквозь и теперь казался всего лишь еще одним липким оттенком сумерек.

В этих сумерках нарисовалась свечка и два желтых лица — почти вплотную придвинутое мужское, с черной всклокоченной бородой, и чуть дальше — женское. Во что же ты играешь, Лизонька-сучка? А может, судя по твоему виду, уже доигралась?..

Лада сидела на каменном полу, привалившись спиной к стене, и чувствовала себя так, словно ее до пояса зарыли в могилу. Был недолгий промежуток времени, когда ощущение тела, придавленного чем-то тяжелым, стало явным, а боль запаздывала, — и в этом промежутке она сделала одно приятное открытие: ее руки были свободны. Ни наручников, ни браслетов. Только страшноватые кровоподтеки на запястьях, похожие на дохлых червей под кожей. Но это ее уже мало волновало.

Бородатый наблюдал за ней с такой ухмылкой, словно приготовил еще как минимум одну хорошую новость. И вскоре Лада убедилась, что это действительно так. Он подвинул к себе ее большую дорожную сумку, запустил туда свою лапу и извлек на свет пакет с лекарствами. Значит, тайничок в кустах таковым не являлся. Она чувствовала себя лузером, но и это уже было не важно.

А что тогда важно? Продержаться немного, пока не получишь еще парочку затрещин и не лишишься оставшихся зубов? Может, хватит?

Нет, не хватит. Должно же сбыться хотя бы одно предсказание в этой проклятой жизни, иначе она не сможет вспомнить в свою последнюю минуту ни о чем хорошем. Вообще ни о чем.

Дрожащими руками она взяла пакет и достала из него пару капсул. Поймала на себе взгляд Елизаветы. Сам черт не разберет, что у той на уме. Смотрит так, словно Лада вот-вот выпьет яд. Ей проще было бы знать, что Лизонька свихнулась от недавних потрясений. Да пошла она, лишь бы не мешала.

Бородатый уже услужливо протягивал ей белый одноразовый стаканчик — наверняка из пайкового комплекта. Сцена почти карикатурная, если учесть сопутствующую вонь. Лада проглотила капсулы и запила водой, которая оказалась холодной и достаточно чистой, хотя, честно говоря, сошла бы любая. Бородатый порылся в пакете и достал еще одну капсулу. Сунул ей — глотай, мол. Доза была в самый раз. Похоже, ублюдок неплохо разбирался в фармакологии. А по виду не скажешь.

Через несколько минут ей стало легче. Всё это время бородатый неотрывно смотрел на нее, словно дожидался, пока химия начнет действовать. Медбрат, мать его… Когда ему показалось, что подходящий момент настал, он протянул к ней руку ладонью вверх. На ладони лежал металлический предмет. Лада не сразу поняла, что это. Сначала подумала, что какая-то штуковина для ингаляции. Потом до нее дошло: обыкновенный свисток. Ну, не совсем обыкновенный. Но на кой хрен он мне? А ты спроси у медбрата.

Она взяла свисток, ощутив его холод и тяжесть. Ладно, если ты настаиваешь… Она сунула свисток в карман джинсов. Как оказалось, игра в подарки на этом не закончилась. В другой руке бородатый держал сложенный вчетверо листок бумаги. Лада развернула его и увидела грубо намалеванные толстым черным маркером линии и прямоугольники. Похоже на план. Вот эта косая башня с крестами, должно быть, церковь. От церкви, петляя по кривым «улицам», вела прерывистая линия из стрелок и упиралась в черный квадрат, находившийся в шести… нет, в семи кварталах отсюда.

Лада посмотрела на бородатого. Долбаный Малевич кивнул и ткнул корявым пальцем в черный квадрат:

— Старик там. В подвале.

И опять она врубилась с некоторым запаздыванием — капсулки немного облегчали жизнь, но затрудняли мышление. Первым делом она почему-то подумала о Барском. Сам бородатый выглядел не намного моложе литературного льва, хотя причина этого явно крылась в качестве жизни. Затем картинка сложилась у нее в мозгу: урод знает, где застрял Параход.

Она кивнула в ответ, словно соглашалась с условиями сделки, которую ей еще не успели предложить. В том, что это сделка, она не сомневалась, — достаточно было видеть ухмыляющуюся рожу бородатого и физиономию Елизаветы с подергивающимся уголком рта. Но если нашелся придурок, который думает, будто с нее еще можно что-то поиметь, то она не станет его разубеждать.