Книга Блудные братья - Евгений Филенко

— Ой, отыщем ли?

Понтефракт таинственно ухмыльнулся и поколдовал над пультом видеала. На экране всплыла загорелая веснушчатая девичья мордаха. Широко расставленные серые глаза, едва уловимо косящие. Жесткая соломенная челка. Оттопыренные уши с простенькими сережками. Рожица из тех, каких полно на улицах земных городов, на какие даже не сразу и обращаешь внимание, а то и вовсе не обращаешь.

— Например, это юное дарование, — сказал Понтефракт. Он слегка поморщился. — Ну, дарование — это чересчур сильно сказано… Так, крохотные задатки на дворовом уровне. Это Аида Карнера, исполнительница песенок в стиле «кантри» из Техаса. Что в Северной Америке. Что на Земле.

— Если мне объяснят, что такое стиль «кантри»… — произнес в пространство Кратов.

— Неважно. — Кратов зашипел, и Понтефракт поспешно проговорил: — Песни дикого Запада эпохи индейцев и ковбоев… Божественной Озме эта девочка и в подметки не годится. Но замечательно то, что мы искали ее ровно двадцать минут.

— У вас такой совершенный аппарат отбора? — усмехнулся Кратов.

— Нет, мы просто ткнули пальцем наугад. На Земле чертова прорва девичьих голосков с «доминантой Озмы». Так уж сложилось. На Эльдорадо должно быть меньше — у нас другие природные условия, — но тоже наверняка есть. На Титануме, очевидно, нет вовсе. Ну, Магию мы пока не изучали, хотя вряд ли там иная картина, нежели на Земле. Все же, это родина нашей Озмы…

— Отрадно слышать, — сказал Кратов. — Но это вовсе не значит, что мы должны оставить Озму одну перед лицом угрозы.

— Во-первых, по нашим прогнозам, ей ничего и не угрожает. Во-вторых, никто не собирается ее оставлять. Эрик Носов — господин малоприятный, но очень предусмотрительный и расторопный. И, самое главное — сведущий в своем деле. — Понтефракт иронически улыбнулся. — Так где же мы нынче живем? В Галактическом Братстве или в Каганате?

— В каком еще Каганате?! — удивился Кратов.

— Это я ваши же слова припоминаю, когда давеча Эрик тредложил устроить показательную военную операцию. А ведь он своего добился! И операцию провел, и эхайнам нос утер, и вас фактически вызволил.

— Да мы бы уж и сами как-нибудь… — проворчал Кратов.

— А по-моему, пускай и Каганат, — рассуждал Понтефракт. — Лишь бы защищал собственных подданных от всяких межзвездных террористов, а не изнывал от прекраснодушия, нe строил из себя кисейную барышню. Мне как-то спокойнее жить, зная, что за Озмой в ее предсвадебном путешествии откровенно и внимательно присматривают…

— Эрику придется встать в очередь, — хмыкнул Кратов. — Нынче за ней присматривают пятнадцать процентов всех эхайнов нашей Галактики.

Понтефракт ткнул пальцем в пульт, изображение ожило. Карнера пела хрипловатым ломким голосом, неряшливо выговаривая слова и глотая окончания:

Many times I've lied

Many times I've listened

Many times I've wondered

How much there is to know[12]

— Архаичный репертуар, — сказал Понтефракт, словно извиняясь. — Двадцатый век. Акустическая гитара. Какие — то барабаны… Ну, вы сами слышите.

— Мне нравится, — рассеянно отозвался Кратов. — Можете известить эту девочку, что она будущая баронесса. — Он поразмыслил. — Но все же пусть научится петь, авось и в герцогини выйдет…

10

Когда на башне Магистрата колокола старинных часов пробили девять, Кратов вышел на крыльцо бара.

На набережной Тойфельфиш не было ни души. За дальним парапетом, вечно невидимый, вечно всем недовольный, привычно гудел океан. Из узких проулков ему согласно подвывал ветер. Дождь закончился, на темном небе не осталось ни единой тучки, все три луны представали во всем своем сомнительном великолепии, словно чересчур высоко подвешенные уличные фонари. В теплом влажном воздухе пахло свежевымытой листвой.

«Спасибо, матушка Тритоя, — с умилением подумал Кратов. — Хотя бы раз ты встретила меня добром и лаской, а не окатила из тазика с головы до ног! На сей раз ты нарочно подготовила прекрасный вечер в романтическом духе. Сейчас ко мне придет любимая женщина, и мы будем гулять по набережной всю ночь и любоваться звездами. Что может быть романтичнее? Для чего, в конце концов, существуют океанские набережные и звезды?.. А может быть, мы просто добредем твоими улочками до ближайшего отеля, где и останемся до рассвета — что не так романтично, но не менее приятно».

Над мокро поблескивающими крышами со стрекотом пронесся гравитр и канул в сторону площади Морского Змея. «Вот и она, — внутренне затрепетав, отметил Кратов. — Боже, наконец-то… На Юкзаане я и не вспоминал о ней, а теперь считаю мгновения до встречи. И трясусь от страсти, как сопляк на первом свидании».

Призрачная, хрупкая фигурка в тонкой черной накидке возникла из-за поворота.

«Идменк, я иду!»

Она тоже увидела его. Войдя в пляшущее пятно света под фонарем, Идменк откинула капюшон. Он успел разглядеть смеющиеся фиалковые глаза в ореоле фантастических сиреневых волос…

«Женщин с сиреневыми волосами не бывает. Я не женщина, я юффиэп».

Странный, чужеродный звук мимолетом вплелся в заунывное пение непогоды. Словно хрустнула надломленная сухая ветка.

Идменк остановилась на полпути, натолкнувшись на невидимое препятствие…

Он был уже рядом и успел подхватить ее прежде, чем тело ее коснулось брусчатки.

И отчетливо, как никогда в жизни, до рези в глазах, увидел, как теплый свет ее живой ауры стремительно тает в черной пустоте.

Мир застывал, делался плоским, словно рисунок в две краски — черную и серую…

— Нет! — пробормотал он. — Не надо!

Выпрямился, бережно прижимая свою невесомую ношу к груди. Опрометью кинулся к дверям бара, откуда струился рассеянный свет.

Уже на пороге, ощутив что-то враждебное, какую-то смутную угрозу, бессознательно оглянулся.

… Почти сливаясь с серыми сумерками, лишенная объема и цвета, приземистая тень возникла перед ним на малую долю секунды. Короткая рука выпросталась из бесформенного плаща и угрожающе воздела несуразно длинный корявый палец. И сгинула…

Может быть, ему это показалось.

Чужие голоса и лица внезапно врывались в его сознании, чтобы тут же уйти прочь и исчезнуть. И снова смыкалась сплошная серая пелена (однажды он уже видел такую — в дальней, прошлой жизни, на борту рушащегося в великое Ничто, без берегов и пределов, мертвого космического корабля), а посередине этой серости — бледное, застывшее, едва узнаваемое лицо. Восковая маска с погасшими глазами, скорее похожими на два осколка цветного стекла — такими же прозрачными и безжизненными.