Книга Некромагия - Илья Новак

— А! — завопил юнец на все болото. — Это же трупак какой-то! Отлезь от меня! Ой, я боюсь мертвяков...

Вач заставил его опуститься на колени и сунул доску под нос.

— Ну что ты хочешь от меня?!

— Буковки... — пробубнил Вач. — Ты смотри сюда! Вишь?.. Красные. Капитан их... буковки!

У ваганта была чистая белая кожа, розовые щеки, острый нос, а волосы — мелкие белые кучеряшки, будто пышная меховая шапка. Нарядом ему служили лишь легкие штаны да порванная шелковая рубаха.

— О, а я ж тебя узнал! — вдруг взвизгнул он. — Вот сейчас, когда этого... неживого увидел. Я и его помню, вы на площади были. Он меня в дом втолкнул, а потом ударил, фац. А ты карету остановил, на которой мы... Да что ты тычешь в меня своей деревяшкой!

Вач отпустил его, взял доску за края, повернул к юнцу.

— Буковки! — взмолился он.

Вагант вскочил, но, увидев, что толстяк не двигается, а лишь показывает доску и моргает, смилостивился.

— Ну ладно, ладно... — проворчал он. — Что это, друган твой был? Порезали беднягу, да? Ну хорошо, дай сюда... — он забрал у стражника доску и положил на землю. От холода вагант дрожал.

Стало тихо. Из снега вылетел ворон, увидел, что к трупам все еще не подобраться, и скрылся.

— Слушай, будь друганом, дай мне что-нибудь, чтоб накинуть, — произнес вагант, обхватывая себя за плечи. — Зябко же.

Вач бросился к колесу, схватил тяжелый темно-красный кафтан и бегом вернулся.

— Благодарствую, — уныло сказал вагант, когда толстяк накинул кафтан ему на плечи.

— Буковки, — напомнил Вач.

— Я прочел, прочел, — откликнулся юнец. — Много же крови из него натекло, долго калякал. Тут, в общем, что-то непонятное. И чего-то... Грустно чего-то мне.

— Читать?

— Вот, слушай... — вагант откашлялся. — «Кабан, иди туда. Догони фургон. В нем старик и женщина. Ее зовут Лара. У нее светлые волосы. У нее будет мой ребенок. Служи ей».

Юнец виновато взглянул на Вача, просунул руки в рукава и запахнул кафтан.

— Что это тут на подкладке, тяжелое? Да, так вот, и еще несколько слов на дощечке, но друган твой, наверно, совсем ослабел, смазалось все, не могу разобрать... Кабан — это тебя так кличут? Что ты? Что такое?

Толстяк, вскочив, крутился на месте.

— Фургон... — бубнил он. — Женщина! Фургон. Служить... Туда? — он повернулся к горе, к ельнику.

— Эй, эй! — завопил юнец, когда Вач схватил его за воротник и принялся трясти. — Ты сдурел, Кабан? Опять ты меня тягаешь!

— Фургон! — проревел Вач ему в лицо. — Туда! Куда — туда?!!

— Да вот же он рукой тебе показывает! Он же потому так и лег, чтоб, когда уже совсем окочурится и затвердеет, показывать... Кабан, у меня голова отлетит сейчас!

Толстяк выпустил его и во все глаза уставился на тело. Поднял взгляд в ту сторону, куда указывала запрокинутая над головой рука капитана — вдоль дороги, к ельнику...

— Туда? — уточнил Вач.

— Ну да! — юнец обиженно сопел. — Ясное дело. Ну ты вообще тупой обормот, Кабан!

Толстяк вдруг притянул его к себе, прижал голову к груди и погладил по волосам. Вагант пискнул, толкнул его, отскочил.

— Ты что, мужеложец? — возмутился он. — Такой здоровый дылда и... Не-е, тут тебе не светит, друган, я женщин люблю. И они меня любят.

Вач не слушал — оторвав от обломков телеги доску, вручил ее ваганту, а сам взялся за ту, на которой капитан оставил свое послание.

— Это чего? — спросил юнец.

— Копать, — пояснил Вач, ударяя доской в подмерзшую землю.

— Ты его похоронить, что ли, собрался? Я тебе что, могильщик? Да я...

— Копать! — рявкнул толстяк.

— Ну ладно, ладно. Похороним твоего другана. — Вагант последовал примеру Вача. — Это дело такое, что я, не понимаю? — болтал он, разрывая землю. — А потом, если ты вдруг окочуришься или я, не ровен час... Найдутся добрые люди, и нас тоже закопают, правильно? Ты знаешь, что мир — это на самом деле раковина? Хотя в семинарии, пока я не бросил, нам один чар говорил: на самом деле мы живем на огромном дереве, он еще как-то хитро называется, я забыл. Но я не верю, это ересь какая-то. А ты знаешь, откуда пошло название мира? В древнем языке, на котором говорили Первые Духи, «дор» — это «dor», твердь. Да-да, точно тебе говорю. А вот «akvis» значит «жидкость», а «akva» — жидкий. Понимаешь, чего получается? Вода и земля — вот что такое наш мир. И ведь не Дораква какая-нибудь, а именно Аквадор. Это значит, что воды впереди, то есть их больше, а тверди — тьфу, немного ее. Тебя как вообще звать? Не-е, Кабан — это понятно, но имя-то у тебя есть? А я знаешь кто? Я — Бард Бреси! Бреси, слышал про таких? Папаша мой из кожевников. Отдали меня в семинарию, да мне там надоело, я и бросил. А папаша меня из дома выгнал. Мамка, если б жива была, так пожалела бы, а папаша у меня — ух и зверь безжалостный. Вот я на улицах и стал ночевать. Бродяжничал, да. Я жизнь знаю. У друганов тоже жил, вино с ними пили, а потом девки меня в веселом доме приютили. У них там здорово... Ну, мне, в общем, там понравилось. И рубаху мне подарили, это одного их... гостя, старика, который прям на одной из них и окочурился, не рассчитал силы, понимаешь меня, да? Но это пока хозяйка ихняя не узнала, а как узнала — она их за волоса потягала, а меня выгнала. Вчерась это было. Я ночь на улице провел, чуть не околел, холодно ж уже. Теперь вот хоть в кафтане, лучше как-то...

Ворон прилетел, услышал доносящийся сквозь шелест снега голос, стук — и улетел восвояси.

Они похоронили тело, забросали землей, а доску с красными буквами Бард Бреси вонзил сверху.

Вач похлопал ладонью по могиле, повздыхал.

— Что теперь делать будешь? — спросил Бреси с любопытством. — Пойдешь за этим фургоном? Кто в нем? Какая-то женщина... Эх, люблю я женщин. Чего ты опять смотришь?

Вач открыл рот, закрыл, пытаясь выдавить из себя непривычное слово:

— Благодарю.

— Что? А, конечно. Да ладно, друган, почему не помочь... Слушай, а денег у тебя нету? Нет, ты не думай, я вообще не попрошайка, но я... Не жрал, понимаешь, со вчерашнего утра, кишки свело. Может, мелкая монета какая завалялась, мне бы хоть на хлеб...

Вач развел руками.

— Не, — виновато сказал он.

— Ну, ладно. Что поделать, нет так нет.

— Вач, — сказал бывший стражник.

— Чего? Сам ты фац!

— Вач, — повторил толстяк, стукнув себя в грудь. — Я.

— А, это тебя звать так?

Толстяк кивнул, неловко хлопнул ваганта по плечу, так что тот чуть не упал, и пошел прочь по дороге.

Когда звуки шагов стихли, Бард Бреси совсем запечалился, свесил голову, Снег падал на могилу. Кровь на доске давно засохла, но все равно к буквам пристало немного земли, они стали видны четче. Бард пригляделся.