Книга Фан-клуб - Ирвин Уоллес

Завтра она передаст послание из трех фирменных марок, предпочитаемых только ею. Духи «Кабошар». Сигариллы «Ларгос». Мятные пастилки «Альтоиды». И к тому же, еженедельник «Варьете». Для знающего человека эти четыре составляющие гласили: «Шэрон Филдс».

Одновременно отправляется и пятое SOS. Фирменная марка, уникальная, связанная только с ее именем: 38–24–37.

Она понимала, что женщин с такими же измерениями было множество, но была лишь одна молодая всемирно известная актриса, имя которой было синонимом этих цифр.

Для истинно верующих, идолопоклонников цифры 38–24–37 были «Ай-Ди»[5]Шэрон Филдс.

Тут она вдруг прервала полет своей фантазии.

Какая разница, если ни один человек из миллиона не расшифрует ее жалкие попытки сообщить о себе? Что за разница, когда никто на планете, похоже, не знает, что она попала в беду и нуждается в помощи?..

Она в отчаянии нажала на другой «тормоз», на этот раз на тот, который не позволял развиться депрессии.

Она должна сделать все что можно. Это лучше, чем ничего. По минимальным стандартам, сегодня вечером она добилась определенного успеха.

Она находится в окрестностях городка. В нем есть торговый центр. Один из ее похитителей, очевидно, страховой агент, и, вероятно, его зовут Говард Йост. Он передаст ее запросы некоторым посторонним, находящимся в цивилизованном мире.

Не так уж много. Но и не мало.

Благодарю вас, Говард Йост.

Через четверть часа должен появиться следующий гость, Скромняга. Она торопливо отбросила посторонние мысли, чтобы снова сосредоточиться на своей роли.

Он вошел с букетиком каких-то лиловых цветов.

— Для тебя, — застенчиво пояснил он. — Я нарвал их для тебя утром.

— Ах, ты самый внимательный мужчина на свете. — Она приняла их как самые что ни на есть труднодоступные эдельвейсы. — Они восхитительны, просто восхитительны. — Наклонившись вперед, она коснулась его губ поцелуем. — Спасибо за то, что думал обо мне.

— Я думал о тебе весь день. Поэтому я вышел и собрал эти цветы. Они не слишком роскошны, но таких не найдешь в городе.

— А как они называются? — беззаботно осведомилась она.

— Вообще-то, я не знаю. Какая-то разновидность полевых цветов.

Щёлк. Полевой цветок. Свободная ассоциация. Полевой — значит леса, каньоны, горы, пустыни, поляны, сельская местность.

Он подошел к стулу возле шезлонга, бросил на него какой-то кожаный чемоданчик и, повернувшись, уставился на нее через толстые линзы очков.

— Как ты прекрасна сегодня, Шэрон, — произнес он официальным тоном.

Он ведет себя, как стареющий бонвиван, находящийся с визитом на квартире юной девушки, которую только что взял на содержание.

— Как ты прекрасна, как прекрасна, — повторила она, идя ему навстречу своей самой женственной походкой.

Она замерла перед ним, уперев руки в бока.

Ее близость и открытость заставили его тяжело задышать, и в уголке его глаза задергалась жилка.

— Ты… была со мной прошлой ночью такой хорошей.

— Сегодня я хочу быть еще лучше, — отвечала она.

Шэрон нежно усадила его рядом с собой на шезлонг. Расстегнув блузку, она взяла его дрожащую руку и накрыла ею свою полную грудь. Дрожь прошла по его телу. Она нагнула его голову вниз, к своей груди, наполовину стянув блузку, и почувствовала, как он лижет и целует ее сосок.

Держа его в объятиях, она нежно покачивала его, а он переходил от одной ее груди к другой.

Рука ее потихоньку подкралась к ширинке его брюк. Потянув вниз молнию, она просунула внутрь руку, ожидая найти его прочным, как карандаш. Вместо этого пальцы ее наткнулись на пульсирующий в его трусах жалкий комочек. От ее прикосновения он чуть наполнился, но не поднялся.

Губы ее скользнули по его вспотевшему лбу и нашли его ухо:

— Дорогой, я хочу знать, что может по-настоящему возбудить тебя.

Он попытался было ответить, но не смог и, погрузив лицо в ложбину меж ее грудей, замер.

— Ты хотел сказать мне, дорогой. Скажи же. И знай, что здесь абсолютно нечего стыдиться.

— Прошлой ночью, — заикаясь пробубнил он, — прошлой ночью ты сказала… сказала, что…

Она погладила его по голове.

— Продолжай. Что я тебе сказала?

— Что мы… не пробовали многое другое.

Она приподняла его лицо и с серьезным видом кивнула:

— Да, так оно и есть. Не смущайся. Нет ничего плохого или постыдного, если ты делаешь что-то доставляющее сексуальное удовольствие. Я просто хочу сделать тебя счастливым. Расскажи мне, что ты любишь. Пожалуйста.

Он поднял руку и указал на кожаный чемоданчик на соседнем стуле.

— Что там? — спросила она.

— Моя новая полароидная камера.

Она мгновенно все поняла: жалкий, отвратительный Грязный Старик. И решила поскорее «снять его с крючка».

— Ты хочешь сказать, что тебе нравится снимать обнаженных женщин? Это возбуждает тебя больше всего?

Его голова качнулась вверх-вниз:

— Надеюсь, ты не подумаешь, будто я… сексуальный извращенец?

— Боже мой, конечно же нет, дорогой. Многие мужчины обожают это. Это вершина эротизма. Это волнует их больше всего на свете. И, честно говоря, меня это тоже волнует.

— Ты проделывала это?

— Позировать обнаженной? Сколько угодно. Это часть моей профессии. Я люблю показывать мое тело и хотела бы показать его тебе так, как тебе еще не доводилось видеть.

— Ты не шутишь?

— Ничуть. — Она вылезла из шезлонга и, напевая, принялась прохаживаться по комнате, попутно освобождая себя от блузки, юбки и черных шелковых трусиков.

Она увидела, что он уже раздет: тощая, белая карикатура на мужчину. Вот он повозился со своим чемоданчиком, достал из него фотокамеру и, нервничая, настроил ее.

Неторопливо подойдя к постели, она уселась и сидела нагая, ожидая его. Он чуть не вприпрыжку пошел к ней, держа камеру в одной руке, а другой посильнее вдавливая очки в переносицу.

— Какую позу ты предпочитаешь? — осведомилась она.

Он поколебался.

— Не то чтобы речь шла о позе…

Она подумала и вскоре поняла, что он имел в виду.

— Ты хотел бы сделать особенные, анатомические, снимки крупным планом?

— Да, — пробулькал он.

— Я польщена, — ласково сказала она. — Скажи мне, когда будешь готов.

— Уже готов.