Книга Вейн - Инна Живетьева

Вейн присвистнул.

– У тебя опасный талант!

Хельга царапнула зубами мочку уха – у Дана высыпали мурашки, он едва сдержал стон.

– Вот и помни об этом, если вздумаешь удрать!

Егор выходил со двора, когда заметил патруль – двоих парней в штатском, но с винтовками. На рукавах у них белели повязки с молниями. Один рябой, из-под кепки торчат нестриженые вихры. У другого, высокого, к губе приклеилась цигарка. На пальцах наколка: «Гера». На первый взгляд люди как люди. А на самом деле – сволочи.

– Чего уставился? – буркнул тот, что с цигаркой, Гера. – Документы, может, у тебя проверить?

Рябой поморщился:

– Не вяжись к пацану.

– Ага, будет всякая сопля на меня зыркать! А ну, поди сюда.

Егор не двинулся с места.

– Чей такой? Чего тут околачиваешься?

Сказать бы: дрова собираю. Но язык не поворачивался, и Егор молчал, с ненавистью глядя на предателя.

– Тебя спрашиваю!

Рябой потянул:

– Пошли, ну его.

Открылась калитка напротив, и появился еще один с повязкой. Подтягивая на ходу штаны, он начальственно прикрикнул:

– Что за базар?

– Да вот, – выплюнул цигарку патрульный. – Фрукт нарисовался.

Лысоватый толстяк посмотрел на Егора, окинул взглядом пепелище у него за спиной и обрадовался:

– Та-а-ак! И что же ты, парень, делаешь у бандитского дома? Ну? Язык проглотил?

– Точно, тут же этот, подполковник жил, – вспомнил Гера. Осклабился довольно: – В комендатуру его? Там разберутся.

Егор медленно отступил, стараясь держать всех троих в поле зрения. Самый опасный Гера, он перекрыл дорогу в огород. Толстяк медлителен. А рябой явно не хочет вмешиваться. Это хорошо, потому что узкая тропа, заваленная почерневшими бревнами, проходит рядом с ним.

– Не дергайся, все равно поймаем, – пообещал Гера и шагнул к Егору.

Он бы успел, черта с два бы его догнали, но рябой сбросил винтовку с плеча и ударил прикладом по ногам. Егор полетел на землю, попытался вскочить – между лопаток точно тараном двинули. Упал плашмя, а сверху навалились, выкручивая руки.

– Держи сучонка!

– Черт!

– Ремень давай!

Стянули запястья. Егора рывком подняли, и он крутанулся, выдираясь из цепких рук. Ударили в лицо, обругали матом.

Как глупо…

Сплюнул черным – землей с примесью сажи. Из разбитой губы и носа текло, капало на футболку.

Быстро обхлопали карманы и скомандовали:

– Двигай!

Толстяк шел впереди, сбоку рябой, Гера конвоировал сзади. На левую ногу ступать было больно, и Егор прихрамывал.

У колодца стоял тот же мальчишка, опускал ведро. Увидев патрульных, он торопливо отвернулся.

– Эй! – окликнул толстяк. – Этот – с вашей улицы? Или, может, с соседней?

Мальчишка метнул взгляд на арестованного, словно хотел прочесть у него на лице: да или нет? Отрицать или подтвердить? Егор и сам не знал.

– Я всех наперечет не помню, – дерзко ответил пацан.

Толстяк замахнулся, но мальчишка ловко уклонился.

Шли знакомой дорогой к центру. Слепило солнце, пробиваясь сквозь листву. Кружевная тень лежала на брусчатке. Под ногами щелкали сухие стручки акации. Рябой выудил из кармана горсть семечек и сплевывал шелуху на тротуар. Порыкивая, промчался мотоцикл, обдал вонючим дымом. На Егора навалилась странная апатия, и он безразлично принял новый тычок, заставивший свернуть.

Точно в тумане прошагал мимо магазина. К запертой двери выстроилась молчаливая очередь. Егор скользнул взглядом по лицам, даже не попытавшись найти знакомых.

– Обещали масло выбросить, – сказал рябой. – Моя вчера со склада отоварилась.

Оглянулся толстый, ополовинил у него семечки из ладони.

Егору казалось, что ведут к горсовету, но площадь осталась в стороне. Поплутав по улицам, вышли к серому зданию с колоннами. На фасаде виднелись сбитые не до конца буквы: «…прав…ение… оз…» Конец надписи закрывал зейденский флаг.

Покосившись на белые повязки, часовой пропустил внутрь.

Толстый с Герой ушли, оставив арестованного под дверью кабинета. Рябой толкнул Егора на стул и сам уселся на соседний. Теперь, чтобы добраться до выхода, пришлось бы бежать мимо конвоира. А на крыльце солдат… Егор посмотрел направо. В конце коридора окно с частым переплетом, такое с одного удара не высадишь. Женщина – или девочка, против света не разглядеть, – мыла пол, шумно передвигая ведро. Влажные доски пахли затхлой водой и махоркой. Противно, даже подташнивало. И мысли ворочались такие же гадкие: как глупо вышло… Где мама?.. Откуда им известно про папу?.. Семьи комсостава, писали в газетах, что в Балессе… Его что же, расстреляют?!. Хоть бы Юрка не сунулся в город… Обидно, ничего толком сделать не успел… Приказ отцовский и тот не выполнил, если бы не Грин…

Из одного кабинета в другой прошел офицер. Послышались неразборчиво голоса. Дверь, рядом с которой сидел Егор, тоже несколько раз открывалась и закрывалась.

Апатия не отпускала, хуже того, начало клонить в сон. Расплывались очертания предметов. Звуки доносились глухо, точно из-под воды. «Это нервное», – подумал Егор и тряхнул головой. Натянулся шнурок, зацепившись за ворот, скользнула по груди бирка – нет, каменный полумесяц, бирку он отдал Юрке. Это хорошо, вдруг бы отобрали, а так останется на память… Стоп! Если нет бирки с фамилией, то как узнают, что он действительно сын подполковника? Сонливость как рукой сняло, Егор лихорадочно соображал: документы и фотографии сгорели вместе с домом. Соседи? Да где они теперь, после пожара! А вот кто живет через дорогу? Замшелый дедок, он умер вскоре после их переезда, наследники объявлялись редко. Шумная семья, но их больше занимали собственные склоки. Какие-то старики – выходила сгорбленная бабушка с клюкой. Она и корову под носом не разглядит. И вообще, Егор чаще болтался в лесу, чем возле дома. В интернате никого. Получается, опознавать его – некому! Так, нужно быстренько придумать ложь, объясняющую рубец на спине и незнание того, что происходит в городе. Он сможет, выберется отсюда. Найдет партизан… Сердце на мгновение остановилось и снова застучало – часто-часто. А вдруг ими командует отец? Не успел уйти за линию фронта. Тогда понятно, почему их дом назвали «бандитским».

Егор не заметил, как появился патрульный. Гера ухватил за футболку и вздернул на ноги. Толкнул в открытую дверь.

Приемная. На столе – печатная машинка. На стене плакат с графиком, выхватил мельком: «…прирост урожая». Едва не споткнулся о высокий порог. Яркий свет из незашторенного окна ослепил, и Егор сощурился, чтобы разглядеть лычки на погонах офицера. Гран-обгер, если пересчитать, то майор. Сбоку, у шкафа, застыли толстый и Гера. За маленьким столиком пристроилась пожилая женщина в темном платье.