Книга 100 великих достижений СССР - Николай Николаевич Непомнящий

месяц бездарных поездок в Бутырки.

Застолье в ресторане Центрального дома литераторов. 1975 г.

Брат оказался мальчиком сообразительным и старательным, так что месяца через два, облазив редакции всех юмористических журналов Москвы, веселый, общительный и обаятельный, он стал очень прилично зарабатывать, не отказываясь ни от каких жанров…»

Катаев направил брата на верный путь – тот стал успешным писателем, сценаристом, автором водевилей, возглавил журнал «Огонек» и получил орден Ленина. Его жизнь может служить примером удачной писательской судьбы: из журналистов – в романисты, к большой должности и высшему ордену СССР. Но вот третий голос, он звучит из 1931‐го и принадлежит состоявшемуся писателю:

«– Я писатель и журналист. Я зарабатываю много и имею возможность много пить и спать. Я могу каждый день пировать. И я каждый день пирую. Пируют мои друзья, писатели. Сидим за столом, пируем, беседуем, острим, хохочем. По какому поводу? Без всякого повода. Никакого праздника нет, ни внутри, ни снаружи, а мы пируем.

…Как милы все! Как приятно пить, закусывать, общаться…

Я пишу стихотворные фельетоны в большой газете, за каждый фельетон платят мне столько, сколько получает путевой сторож в месяц. Иногда требуется два фельетона в день. Заработок мой в газете достигает семисот рублей в месяц. Затем я работаю как писатель. Я написал роман «Зависть», роман имел успех, и мне открылись двери. Театры заказали мне пьесы, журналы ждут от меня произведений, я получаю авансы».

Это Юрий Олеша. Его пьесу поставил Мейерхольд, она шла три сезона и делала полные сборы – он был успешен, а потом выпал из времени, не вписался в новый, «индустриальный» соцреалистический литературный канон. Советский писатель должен был постоянно меняться, Олеша этого не смог и замолчал. Те, кто принял правила игры, процветали, а он обнищал и пытался авансом получить деньги, которые Литфонд выделил бы на его похороны.

В 1936 г. в Союзе писателей состоялось совещание по проблемам авторских гонораров. Одним из наиболее издаваемых (и критикуемых) писателей тогда был Борис Пильняк, он относился к 23 самым обеспеченным литераторам. О своих доходах и расходах он сказал так:

«– Я зарабатываю моими книгами 3200 руб. в месяц… Мой бюджет состоит из мелких работ, которые, в общем, отнимают 50 проц. всего времени. Я пишу в «Известия» и в «Вечерку», но не потому, что это меня удовлетворяет. Если я хочу начать какую-то большую работу, то я должен написать ряд предварительных и ненужных произведений… Я скажу о своем бюджете: я получил 3200 руб. Из них – 1200 подоходный налог, 500 руб. учеба детей и моя, 200 руб. книги, 200 руб. автомобиль, 200 рублей трамвайные разъезды моей семьи, а там – питание».

В 1938‐м Пильняка расстреляли.

Доходы и автомобиль Пильняка на фоне суровой советской бедности производили сильное впечатление, как и отдельные двух-пятикомнатные квартиры в писательских надстройках и домах. Начинающие писатели жили скромно, но и небогатая, молодая, неноменклатурная Берггольц в начале 30‐х сумела построить жилье в ленинградском доме-коммуне инженеров и писателей.

На вершине этой пирамиды находились другие люди: Горький, с его фантастическими тиражами и гонорарами, выделенным ему властью дворцом, и талантливейший, умнейший, все понимавший и все принимавший Алексей Толстой, образец советского литературного барина.

Кстати

О его эмигрантских проделках с веселым удивлением вспоминала писательница Тэффи: он зажилил чужую пишущую машинку, уезжая из Парижа, продал нескольким знакомым один и тот же фарфоровый чайник – все они заплатили ему авансом. В СССР его положение упрочил написанный по заказу Сталина роман «Хлеб». «Петр I» стал классикой – это была умная и тонкая, по достоинству оцененная вождем апология Сталина. Власть выделила Толстому флигель доставшегося Горькому особняка Рябушинского, так было подчеркнуто его положение второго, младшего «главного» классика. А наполнил его он сам, эти вещи были прекрасны.

А. Толстой в совершенстве владел ноу-хау мастеров советской торговли, искусством доливать воду в писательское вино и делать литературный сахар тяжелее. За переиздания меньше платили, но он обновлял все, что снова шло в печать, и получал деньги, как за оригинальные вещи.

Считавшийся богачом Шолохов, напоминая редакции «Правды» о невыплаченном гонораре, съязвил: «Я же не драматург». С 1918‐го по 1943‐й Толстой написал 20 пьес. Проблема качественной, делающей сборы современной драматургии на советской сцене стояла остро, ее просто не было. За пьесы Толстого театры боролись, устраивали для него феерические банкеты. Пьесы шли по всей стране, гонорары превращались в мебель красного дерева, бриллианты и другие прекрасные вещи. Но денег все равно не хватало – завистники говорили, что к ювелирам он заходил, как в бакалейные лавки.

Кстати

В 1940‐м А. Толстой был председателем Всесоюзного управления по охране авторских прав. Как пишет в книге «Повседневная жизнь советских писателей. 1930–1950‐е годы» В. Антипина, «пользуясь служебным положением, он получил немыслимый по тем временам аванс в 83 тысячи рублей. Этот эпизод разбирался на закрытом заседании президиума Союза писателей. Один из его участников, Никулин, заявил: «…Получение им такого громадного аванса не может быть ничем оправдано. Это при условии, когда среднемесячный заработок его составляет 9745 р.». Объясняя причину своего поступка, А. Толстой сказал, что у него не было сбережений, так как театральный сезон закончился и поступления были ничтожными».

Все упреки Алексей Толстой отверг:

«– Я думаю, что тут удивляться тоже нечего… Ежемесячно выплачиваю 6000 р. первой семье. Следовательно, мне эти деньги нужны, и беру я их для того, чтобы отдать… Я совершенно сознательно отклоняю от себя обвинения в неэтичности этого поступка потому, что Литфонд и УОАП существуют для того, чтобы облегчить нашу творческую работу. Взяв эти деньги, я получил возможность работать над романом. Если это неэтично, стало быть, неэтично писать роман».

Бриллианты, которые Толстой покупал жене, через много лет после его смерти, в 1980‐м, достались грабителям, налет на бывший флигель Рябушинского произошел средь бела дня. На ноги подняли всю милицию СССР, многое вернули, но стоившую полмиллиона долларов «Бурбонскую лилию», сделанную по заказу Людовика XV брошь из трех бриллиантовых лепестков, украшенную рубином-кабошоном, так и не нашли.

Неудивительно, что среди писателей появлялись настоящие махинаторы. В 30‐х гг. один из них выдумал американского миллионера, пожертвовавшего все состояние на строительство социализма в СССР, и ему, до разоблачения, успели заказать киносценарий. Молодой Юрий Нагибин описывал в газете вымышленные выборы в вымышленном колхозе, с радостно приковылявшим на них вымышленным безногим ветераном и приехавшими всем табором придуманными цыганами. А один драматург, лауреат двух Сталинских премий, никаких пьес не писал.

Свою первую пьесу «Далеко от Сталинграда» Анатолий Суров отжал