Книга Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана) - Шаршеналы Абдылбаев

на пол мешок, который до этого не без труда нёс на плече. В мешке звякнуло и загремело, но никто из присутствующих в комнате не обратил внимания ни на вошедшего, ни на его мешок, — все увлечены были шахматной партией. Кто против кого играл, понять было невозможно. Играли все. Каждый против всех, все против каждого.

— Ходи королем!

— Нет, королем ходить рано. Надо двигать пешку.

— Верно, — двигать пешку. Причем, на два хода!

— Не-ет, на один.

— Не трогай пешку, — слон улетит.

"У них даже слоны летают! Доигрались… — подумал Курт. — Ох и пустой же народ. Над чем они ломают головы? Чудаки! Шахматами сыт не будешь. Игра она и есть игра. А играть должны дети. Бездельники! Кучка бездельников!.."

Он вышел из комнаты. Ступив во мрак, увидел у колодца блуждающие голубые огоньки. Курт смотрел на них как завороженный. Джейран…

— Ах, ты миленький мой, не уходи, подожди минутку… — шептал он.

Огоньки вдруг исчезли, затем появились вновь, чуть-чуть в сторонке, но появились на одно лишь мгновение. А когда их Курт увидел снова, они были уже далеко.

— Убегаете? — проговорил он вслух. — Ну бегите, бегите. Все равно далеко не уйдете…

Курт вернулся в комнату, взял мешок, с трудом взвалил его на плечо и вышел. Осторожно ступая в темноте, он направился к колодцу.

Взошла луна. Огромная, модно-желтая, похожая на свежеиспеченный чурек, она почти тотчас же скрылась за облаками. Через минуту вынырнула снова и снова исчезла.

Кошара, чабанский домик, навес, под которым днем идет стрижка, то отчетливо видны, то пропадают во мраке.

* * *

Накинув на плечи старенький пиджак, Курбан-чайчи направился к колодцу — налить в умывальники. Прохладный, чистый воздух и тихий, ласковый ветерок бодрили, наливали все тело свежестью. Дышалось легко, глубоко, Чайчи вполголоса напевал.

Он подошел к колодцу, стал было расправлять стальной трос, к которому крепилась небольшая (чтобы можно было достать воду вручную) бадья, как услышал шорох. Подняв голову, Курбан-ага увидел на склоне небольшого бархана попавшего в капкан джейрана. Бедняжка изо всех сил старался вырваться на волю, но с каждым новым рывком силы его таяли. Рванувшись, он, тяжело дыша, падал вновь.

— Какой же это подлец додумался до такого? — спросил сам себя Курбан-ага и, бросив бадью и трос, пошел к джейрану. — Кроме Курта никто, пожалуй, на такое не способен… Это его грязных рук дело.

На капкане запеклась густая темно-красная кровь. Следы крови видны были и на песке.

Полные боли и страдания глаза джейрана были широко открыты. Казалось, животное вот-вот заговорит, станет просить помощи, пощады… Встретившись с джейраном взглядом, Курбан-ага почувствовал во всем теле какую-то слабость, вялость, ноги подкосились и он медленно опустился на песок. Этот взгляд бессловесного существа напомнил человеку многое.

…Уже больше полугода бушевала война. Жизнь села была полна тревог, каждый новый день приносил новые горести: кто-то из сельчан погиб, кого-то тяжело ранило.

— Все! Больше не могу, — сказал Курбан своим домашним. — Я должен быть там, на фронте…

И мартовским ранним утром, перекинув через плечо котомку, пошел в районный центр, в военкомат. Собралось их таких несколько человек.

…Накануне прошел сильный дождь, дороги развезло. Люди шли, но щиколотку утопая в грязи. Шли молча, — говорить было не о чем, каждый думал о своем. Думы у всех были разные, конечно, но все нелегкие: мужчины покидали домашний очаг, шли туда, где смерть косит людей, как хороший острый серп густой камыш.

За околицей села Курбан не выдержал и обернулся, хотелось еще раз взглянуть на родной дом. А вдруг больше не доведется увидеть!.. Обернулся и замер от неожиданности: разбрызгивая грязь, промочив и загрязнив подол платья, их догоняла Новрузгуль. На руках у. нее был годовалый Азад, их сын. Вид у Новрузгуль был так жалок и печален, что у Курбана кольнуло в груди, а к горлу подкатился комок.

— Вот… — задыхаясь сказала она. — Он только что сказал "Па-па". Первый раз… Вот послушай…

Курбан взял на руки сына, нежно потрепал его по щекам.

— А ну-ка улыбнись, джигит.

Тот мило улыбнувшись, уцепился пухленькими мальчиками за верхнюю губу отца и сказал:

И тут же взглянул в глаза Новрузгуль. Потом три с лишним года, пока шла война, постоянно, стоило прикрыть веки, ему виделись эти. полные слез и неизбывной печали глаза. Сейчас, взглянув в глаза несчастному джейрану. Курбан-ага вновь вспомнил их.

Вернувшись с войны Курбан не застал Новрузгуль в живых: от тяжелой работы, от переживаний ли за жизнь и здоровье мужа она в самый канун победы умерла…

Курбан-ага разжал створки капкана и осторожно освободил окровавленную ногу джейрана. С минуту животное лежало неподвижно у ног человека, не решаясь пошевелиться.

— Ну иди, иди, глупыш, — сказал Курбан-ага и слегка подтолкнул его рукой.

Джейран встрепенулся, вскочил на ноги и, словно стрела, выпущенная из лука, метнулся прочь. Отбежав, на почтительное расстояние, он остановился, посмотрел на своего спасителя долгим, благодарным взглядом и медленно пошел в степь, припадая на больную ногу.

Капкан вместе с цепью, которой он крепился, Курбан-ага отшвырнул в сторону:

— Не перевелись еще на свете негодяи…

* * *

Проверив капканы, Курт остался недоволен, кто-то побывал здесь до него. В обеденный перерыв, когда под навесом собрались все стригали, он, нервно потирая указательным пальцем нижнее веко правого глаза, спросил вдруг:

— Кто украл мою добычу? Сознавайтесь!

— Какую добычу?

— Тот, кто украл, знает.

Все молчали.

— Значит, не сознаетесь? А я, между прочим, знаю чьих это рук дело.

— Ну, если знаешь, какого ж дьявола морочишь голову? — спросил Довлет.

— А ты сиди и помалкивай, — оборвал его Курт. — Тот, кто взял моего джейрана, забыл, что его чарыки оставляют на песке хорошие следы. У вора подошва правого чарыка имеет точно такую же заплатку, как на чарыке нашего чайчи.

Курбан-ага, присев на корточки, подкладывал в топку титана мелкие ветки и все, о чем говорили под навесом, слышал, но никакого вида не подавал, но когда Курт прямо указал на него, спокойно сказал:

— Я не воровал никакого джейрана, дорогой…

— Он у тебя, в хурджуне! — почти крикнул Курт. — Больше ему некуда деться!

— О каком он джейране толкует?.

— И почему джейран Курта оказался в хурджуне Курбана? — заговорили стригали.

— Джейран не иголка, — сказал с достоинством Курбан-ага, — его в кармане не утаишь и за пазуху не спрячешь. Хурджун мой вон висит, — можешь проверить. Только зря не старайся, хурджун пуст. А следы у капкана ты действительно видел мои. Но ты ошибаешься, что я присвоил твою добычу…

— Нет, вы послушайте, что он поет, — с ехидной улыбкой прервал