Книга Шиза, Хром и всякая хтонь - Влада Багрянцева

смысле – в-выгоним Олю? У бабки т-там труха в б-бы-ашке или что? – почти кричал Шиза. Хром попытался взять его за рукав, но тот вырвался и двинулся обратно к оставленному снегоходу. – Надо д-другую искать шам-манку, эта стукнутая в к-край…

– Нету других, сам знаешь. Надо эту слушать.

– И Олю в-выгнать? Да п-пошли вы все! Сам с-сиди с этой ведьмой, а я п-п-поеду еще па-а-аспрашиваю у местных, д-должен же еще кто-то быть. Может, в ту-тундре, оленей п-пасет.

Шиза дошагал до снегохода и уж было потянулся за ключами, но Хром, подобравшись сбоку, отработанным движением ладонью снизу вверх резко их выбил и уронил под ноги.

– Н-нарыва-а-аешься, Вася, – медленно и с угрозой в голосе проговорил Шиза.

– Не дури. – Хром, взяв его за плечи, стоял близко, почти лбом ко лбу, и говорил медленно, чтобы до него точно дошел смысл каждого слова. – Бабка одна, нет другой, нету, понимаешь? Она одна знает, как помочь. И ты знаешь, что выбора нет – как скажет, так и сделаем.

– Если она д-даст т-топор и скажет – мать свою за-а-аруби, ты зарубишь?

– Но если так вопрос встал – то спросим у самой Оли. Это только ее выбор, а не твой.

– Хер с-соси. – Шиза сделал шаг вперед и толкнул его в грудь, отчего Хрому пришлось попятиться. – Оля в Гы-гагарина верит и счастье д-для всех. Что она с-скажет, п-прикинуть можешь? Я м-могу. Она в друг-г-гом мире жила. Она не та-та-такая, как все. Особенная. П-поэтому – хер соси, Вася.

– Оля давно умерла.

Шиза ткнул себе пальцем в дутую куртку так сильно, что, кажется, мог проделать в груди дыру.

– Ни х-хера! Живая она!

– Что мне, драться с тобой? – обреченно вздохнул Хром, и тот оскалился:

– П-пробовал уже. Снега не н-нажрался в тот раз, Вась-ся, еще хочешь?

Хром не стал объяснять, что в прошлый раз его перед валянием в снегу предварительно отметелили и боевой настрой был так себе. И тогда ему бороться было не за что, кроме как за свою жизнь, которая по сравнению со всем, что произошло после, теперь казалась до смешного бессодержательной. По сути, если бы его тогда грохнули, ничего бы не поменялось. На похороны бы пришло человек пять самых близких, Богдан с работы, Дядька да родня. А сейчас было за что бороться и за кого подыхать, и если он помрет сегодня, то не за просто так, не за чью-то отдельную шкуру и не за бабло. Интересно, что бы отец сказал, если бы видел это все? У Хрома ведь, в отличие от него, сделка с совестью только такая – ведь было бы несправедливо лишать человека права выбора, пусть даже очевидного варианта. Иначе что же это за жизнь такая, в которой ты даже выбрать ничего не можешь.

Шиза согнулся пополам легко, как кукла на шарнирах, закашлялся, но крутанулся и вмазал кулаком прямо ниже пояса.

– Нечестно так, козлина… Не по-мужски… – Хром тоже сложился, а Шиза прохрипел прямо в ухо:

– Так т-ты и сам бьешь как д-девчонка.

Хром упал на колени, мгновенно промокавшие от растоптанного снега, и это ощущение почему-то взбесило даже больше удара по яйцам. Резко выдохнув, он вскинул обе руки и взялся за воротник дылды, перекинул его через себя и сел сверху, вдавливая лицом в снег.

– Кто теперь снег жрет, а? Кто?!

Шиза барахтался, рычал, но Хром тянул заломленную руку все выше, пока рычание не стало совсем жутким. Тогда Хром уперся коленом между лопаток, и придерживая дылду, потянулся к пряжке ремня. Шиза, услышав этот звук, истерично хрюкнул от смеха.

– В последний раз по-хорошему прошу, – произнес Хром, но получил лишь крепкий мат в ответ и подозрение, что Шиза все же вырвется, если медлить дальше, поэтому шустро обмотал его запястья ремнем и стянул до побелевших пальцев.

– Больно! – заорал тот, выворачивая руки под невозможным углом. – Я ть-тебя угандошу, Вася, пусти, блин, пусти!

Последнее прозвучало так, что по сердцу резануло – это была не угроза, а вой зверя в капкане, но Хром, мысленно задвигая жалость подальше, все равно достал его телефон и кое-как вбил буквы в строку поиска. Пальцы от холода почти не чувствовались. Когда из динамика полилась скрипящая, как фарфор в дореволюционном сервизе, мелодия, Шиза странно всхлипнул, точно захлебывался.

– Одинокая глупая деточка, – повторил за Вертинским Хром, поднимая его на ноги и стараясь не замечать при этом красные, влажные глаза. – Извини, братан. Но так надо.

Шиза дернулся отчаянно, в последний раз, но Хром этого ждал и на подсечке приложил его головой о топливный бак. Тот сразу начал оседать на снег, но Хром снова поднял его и прислонил к снегоходу, сунув под нос кусок цветочного туалетного мыла, одолженного у бабки. Вертинский пел про бульвары Москвы и сиреневый трупик, из домов повылезали местные старики и наблюдали на расстоянии за всем происходящим с любопытством аборигенов, у которых из развлечений только охота да три канала по ящику. Хром смотрел на белое-белое лицо и посиневшие губы дылды, и внутри него что-то тоже понемногу затухало, переставало биться и замерзало. Песня кончилась, тишина стала слишком тягостной.

– Оля? – Хром аккуратно потряс почти безжизненное тело. – Оля, просыпайся. Ты нам нужна.

– Опять руки… – пробубнил дылда более высоким голосом, и Хрома отпустило. – Что… Почему так холодно? Почему так больно!

– Погоди, сейчас.

Ремень поддался не с первой попытки, и Оля, успев открыть глаза, осматривалась с ужасом и недоумением. Когда ее удалось освободить, Хром помог ей дойти до чурбана под окнами старухи – вряд ли на нем кололи дрова, когда повсюду чернел из-под снега уголь, скорее всего, в теплое время года он использовался в качестве табуретки для посиделок. Перед этим Хром спрятал ключи от снегохода в карман и активными взмахами рук, как фокусник, разогнал зрителей. Немного придя в себя и остыв, рассказал Оле все с того самого момента, когда виделся с ней в последний раз, потому как был не в курсе, что именно она могла знать через Шизу, а что нет. Оля сначала моргала, вслушиваясь внимательно, потом ее лицо словно окаменело, и она уставилась в пустоту перед