Книга Алмаз - Елена Макарова

По совету Лёши мы с Костей ничего не комментировали, а любой выпад в нашу сторону игнорировали — не давали поводов для еще большего раздувания скандала.

Тогда журналисты нашли другие рычаги вызвать у нас так необходимую им агрессивную реакцию: в прессе начали полоскать имя моего отца. Так и не разобравшись, что на самом деле произошло, объявили меня отъявленной преступницей и обвинили в том, что это я толкнула Костю на кривую дорожку.

Но оба были на взводе, и, казалось, каждый мог сорваться в любой момент из-за какой-нибудь мелочи.

В таких условиях вести привычный образ жизни было сложно. Не заметила, как в институте началась зачетная неделя. Новый год не стал беззаботным и весёлым праздником детства, а некогда напряженная и волнительная сессия пролетела как один день, превратившись в рутинные мелкие хлопоты. Все мои мысли были о Косте. Он старался держать лицо и не показывать насколько сильно его пугает исход судебного дела, но чувствовала его тревогу. А еще свою вину.

Меня мучило глупое и необоснованное самоедство. Я жалела о каждом шаге и слове в тот злосчастный день: зря я поехала в клуб, зря оказалась на ковровой дорожке. Надо было остаться дома и наблюдать за всем по телевизору. Я не вписывалась в светскую жизнь, теперь казалось, что и она всеми возможными способами отвергала меня.

Я успокаивала себя тем, что вряд ли Костю посадят, обойдутся условным сроком и немалой моральной компенсацией, но всё же… А вдруг?

Из-за этих мыслей совсем перестала спать. Всё ворочалась с бока на бок, а смирившись с тем, что не засну, находило себе какое-нибудь дело по дому.

Так одной такой ночью Костя застал меня, когда я как одержимая чистила раковину на кухне. Я так увлеклась, что не слышала шагов и от его сонного чуть хриплого «Рита» вздрогнула, выронив из рук щетку. Наверное, выглядела затравленной и, возможно, совсем безумной, потому что после некоторой паузы он произнес:

— Это не нормально.

— Знаю, — стало неловко, будто он поймал меня за чем-то неприличным. — Все, что сейчас происходит вокруг нас не нормально, — потянулась за упавшей щеткой, решая остановиться или продолжить начатую уборку. Костя первым взял ее и отложил в сторону.

— Хватит, — его голос был тих и ровен. — Знаю, ты устала, — подошел и обнял за плечи. Его спокойствие постепенно начало окутывать и меня.

— Я не устала, — зачем-то спорила. Наверное, уже выработалась привычка защищаться от журналистов и опровергать любое слово, прозвучавшее в мой адрес.

— Передо мной не обязательно храбриться, — напомнил, что перед друг другом не надо притворяться.

— Я должна тебя поддерживать, — убеждала себя, что это не притворство, а сила воли и стойкость. — Кому нужна моя слабость? — стань я плаксой, это не помогло бы ему. Только прибавилось бы забот.

— Мне, — его рука медленно скользнула верх-вниз по моему плечу, поглаживая.

Та моя слабость теперь вышла нам боком.

— Ты уже защитил меня, — Я положила голову ему на грудь, слушая размеренный ритм его сердца, и закрыла глаза от усталости, — и смотри, к чему это привело, — едва не зевнула.

— Никому не позволю причинять тебе боль, — давление пальцев на плече стало чуть сильнее, — если придется вновь объяснять это кулаками, я с готовностью сделаю это.

От испуга распахнула глаза, спать сразу перехотелось.

— Если нечто похожее дойдет до СМИ или суда, — вскинула на него голову, надеясь, что это всего лишь слова и в глазах не встречу подтверждения тех безумств, что он произнес, — тебе конец, Костя. Ты понимаешь? — Меня охватила паника: — Никогда не смей произносить ничего подобного! Слышишь? Не смей! — окончательно расклеилась и расплакалась. Я и правда устала.

Костя ничего не возразил, молча держал меня в объятиях, дожидаясь, когда я выплачусь — это лучшее, что он мог сейчас сделать.

Чувства к нему перевернули все во мне. Я больше не думала о своем счастье, комфорте. Его неудачи или разочарования ранили меня больше собственных. У меня были свои цели в жизни, и я уверено шла к ним, но они стали какими-то побочными. Казалось, если его не будет рядом, то все это мне не нужно, просто бессмысленно. Нельзя так любить! Настоящее сумасшествие.

***

Судья объявил перерыв и удалился для вынесения приговора. Костя запретил кому-либо из близких присутствовать сегодня на слушанье. Не знаю почему, возможно не хотел подбадриваний друзей-музыкантов, видеть встревоженные лица родителей и выслушивать понукания брата. Меня единственную не коснулся этот запрет.

Все вокруг советовали перевести дыхание, развеяться, подышать свежим воздухом и перекусить — ожидание мог затянуться надолго. Я не могла найти себе места, в горле уже долгие недели ничего не лезло, а сегодня едва цедила крепкий кофе.

Тогда как я расхаживала по коридору, Костя прислонился спиной к стене. Его напряженный взгляд уцепился за пачку сигарет в руке проходящего мимо мужчины, потом виноватый устремился на меня. Он был взвинчен не меньше меня, и я не стала осуждать его за дурную привычку и естественное желание хоть немного снять напряжение, покурив.

— Иди, — не видела смысла мучиться здесь нам обоим.

Костя поколебался, но скоро поспешил вслед за мужчиной на улицу.

Я осталась дожидаться хоть каких-нибудь новостей и высматривала в коридоре Лёшу. Он говорил, что, как правило, исход дела можно выведать до его официального оглашения. Перекинувшись парой слов с секретарем или еще с кем из местных блюстителей закона, узнать уже запротоколированный вердикт.

Как только парень показался среди небольшой компании, выходящей из дальнего кабинета, я нервно сжалась, стараясь поймать его взгляд. Внимательно изучала лицо, стараясь прочитать эмоции и, соответственно, понять, как обстоят дела. Но Лёша, как всегда, сохранял ледяное спокойствие.

— Ну что? — подлетела к нему. — Ты что-нибудь узнал?

Он поймал мои руки, успокаивая их нервную дрожь:

— Всё хорошо.

Не поняла, его слова относились ко мне или к Костиному делу.

— Что это значит? — от недосыпа плохо соображала и с трудом понимала тонкие намеки, хотела услышать четкий ответ.

— Что Косте придется раскошелиться на приличную сумму.

— И все? — не верилось, что это затяжная судебная война наконец закончилось.

— И все, — подтвердил, и я готова была ликовать.

— Спасибо! — не подумав, что до официального приговора моя радость совершенно не уместна в стенах суда, я бросилась к Лёше на шею с благодарностями. Знаю, что он немало постарался, чтобы выиграть дело. — Спасибо, — казалось, сколько бы раз не повторила будет мало. Что бы не сделала, не смогу его отблагодарить в достаточной мере. — Лёша, ты лучший! — тараторила, не думая. — Люблю тебя! — ляпнула на эмоциях.

Все еще прижималась к парню, поэтому сразу почувствовала, как его тело напряглось, превратившись в ледяную глыбу. Поспешила прервать объятия, но Лёша словно ожил: его руки сжимались в кольцо на моей спине, не желая отпускать. Щеку обожгло прерывистым глубоким выдохом. Парень подался вперед, кончиком носа скользнул по мочке уха и едва слышно вдохнул запах моих волос.