Книга Крестовый поход восвояси - Владимир Свержин

Я вгляделся в червленый шит всадника, на котором серебряный меч острием вверх проходил сквозь центр четырех сигнальных рожков, поставленных в косой крест.

– Н-не знаю. Похоже на польский герб Тромбы, но это не он. Там рожка было всего три и они обычно черные в золоте, а здесь серебро в червлени. Этот герб мне раньше видеть не доводилось.

Между тем рыцарь приближался все ближе, так что уже можно было разглядеть его глаза, видневшиеся в прорези шлема.

– Господи! – внезапно донеслась из-под стальной личины чистейшая русская речь с характерным северным выговором. – Да ведь это же Воледар Ингварович и Лис Венедин! И… никак, дочь князя Мстислава Киевского! Не сплю ли я?

– Ну, в общем-то это, конечно, мы, – не скрывая удивления, за всех нас ответил Лис. – А вы, с позволения сказать, кто такие будете? А то я вас в этом ведре не узнал.

– Ефимий я! Ефимий из Ольшаницы. Нешто не помните? Мы ж с вами вместе под Изборск ходили.

– Как же, – хлопнул я себя по лбу, – знаменщик князя Олега Изборского, А здесь-то какими судьбами? Разве руссы послали войско в крестовый поход?

– Знаменщик-то бывший, – печально вздохнул отважный юноша. – А из руссов здесь, пожалуй, один только я. Но это долгая история. Нынче я на службе императора Фридриха. Ну а вы-то куда путь держите?

– Так все к нему самому и телепаемся, – хмыкнул Лис. – Он уже, поди, нас заждался. Сидит небось в Иерусалиме в башне каменной да все в окошко выглядывает – не едем ли мы?

– В каком Иерусалиме?! – Даже искажающий звуки шлем не мог скрыть удивления в голосе нашего старого приятеля. – Император отступил из-под Иерусалима. Сейчас он в Яффе.

– Стало быть, там сарацины?

– Нет, – башня шлема повернулась слева направо, – там карезмины. Полторы недели назад они овладели городом, за один день вырезав более семи тысяч человек без разбора звания и веры. Наш отряд был выслан в передовой разъезд, теперь мы возвращаемся в ставку. Если желаете, мы сопроводим вас туда.

– Благодарю тебя, Ефимий, – поклонился я. – Будем рады. Вот только у меня к тебе большая просьба: ты никогда не видел этой девушки, не знаешь, как ее зовут и откуда она родом. Сейчас ее имя Альенор из Штраумберга и она считается младшей сестрой Венедина.

– Хорошо, – медленно произнес молодой рыцарь, – будь по-вашему. Я доложу графу о вас.

– А почему я считаюсь сестрой Венедина? – не преминула выяснить юная княжна, лишь только отъехал храбрый изборец.

– Потому что все полагают, – негромко ответил я, – что ты с женихом находишься в лагере императора и все время со своего приезда в Трир буквально не отставала от Фридриха ни на шаг. Если мы не успеем доставить тебя к нему до твоей собственной свадьбы, то и мы, и все, кто был участником нашего похода из Новгорода, исчезнем безо всякого следа.

Алена замолчала, глядя на меня пытливым взором.

– Умно, – наконец-то сказала она. – Пожалуй, я бы тоже так сделала.

* * *

Ночь застала нас на полпути к Яффе. Наконец-то мы могли чувствовать себя в относительной безопасности. Вдалеке перекликались выставленные часовые, конные разъезды объезжали округу в поисках возможного врага, ярко горели костры, кипело в котлах варево солдатской похлебки, ржали кони у коновязи, где-то поодаль слышался хохот отдыхающих воинов… В общем, ночь была тиха и прелестна.

– После того как Орда ушла из Руси, князья стали требовать Володимира Ильича на царство, – рассказывал Ефимий из Ольшаницы, или, как величали его здесь, Иохим фон Улфшанц. – Никому не хотелось признавать над собой власть недавнего сына боярского, коли тот не назовется царем. Уж как Володимир-то отпирался, а все уломали. Патриарх Константинопольский да митрополит Киевский в Москву, что в Украине Залесской, приезжали златой венец на голову Муромца возлагать. По городам и весям народ, почитай, две седмицы ликовал, покуда все меда да всю брагу не выпили.

А уж как празднества-то закончились, все и вовсе вкривь да вкось пошло. Всяк князь при царе первым быть желает, всяк силы копит да ближнего своего извести норовит. И каждый же в тот самый час за свою землю горло рвет, одни кричат – на Царьград идти надо, Олегову дань отымать, другие твердят – пора волжских булгар наказать, пошто Орду до нас допустили? Олег на ливонцев в поход кличет. Ярославскому князю угров подавай. У каждого своя правда, свой резон. Володимир Ильич извелся, с князьями споря да суд чиня, а им все не докучно, что псы злые из-за кости дерутся. Вот и мой-то, , – вздохнул витязь. – Из-за полоцких-то земель спор при вас еще был?

– При нас.

– По закону земля эта Глебу Холмскому принадлежать должна была. Так и Володимир Ильич рассудил. Ну, князь Олег осерчал сильно, что не ему тестевы земли достались, да против Глеба козню задумал. У него после Калки большой татарский полон был. Вот он и отобрал из него три дюжины наилучших батыров, откормил, снарядил как след, пообещал им вернуть свободу, да еще и злата дать, коли они Глеба порешат. Тс, понятное дело, согласились на сие злодейство с радостью. Подстерегли они молодого полоцкого князя, когда тот всего с пятью гриднями из града выехал, да тут же и набросились всей силой. Князь Глеб витязь славный был, и гридни его недаром хлеб свой ели, но силы все ж неравны оказались. Скольких уж они погубили, мне неведомо, только и сами головы сложили. А те из татаровей, кто жив остался, утекли к Изборску за обещанной наградой. Там их князь Олег и принял. Получили лиходеи свое злато с меча княжьего до последней крупинки.

Головы их князь Олег в мешок положил да к цареву двору привез: вот как, мол, знатно я вражьих сынов покарал за пролитие рюриковской крови, в награду за то полоцкий стол желаю. Да только мне про то злодейство знамо стало.

– Ну и ты… – усмехнулся Лис. Ефимий вздохнул печально:

– Я при князе знаменщиком состоял, стяг его боевой в самую гущу сечи носил, ни на шаг от господина своего не отставал. Сказал бы кто: умри за князя своего! Умер бы, не сморгнув. А вот лиходейство такое стерпеть не мог.

Снял я с себя меч, которым меня Олег под Изборском перепоясал, положил перед ним на пол прямо там, в царевой палате, да и поведал как на духу, как дело обстояло. Князь в гневе норовил меня шестопером оглоушить, да Володимир Ильич под защиту взял. А князя Олега со двора прогнал и, уж конечно, Полоцк ему не отдал. А спустя месяц Олег на Полоцк силой пошел. И с ним ливонцы.

– Стало быть, перекинулся, – хлопнул себя по колену Лис. – Уму непостижимо! Это ж бред болезненный! Вдумайся, отвоевывать земли тестя с убийцами его дочери.

– К сожалению, уму постижимо, – мрачно изрек я. – Нрав у князя крутой, повиноваться кому-то, а уж тем более такой малости, как закон, ему не по силам. У него от этого все нутро выворачивает. А то, что некогда ему пришлось у Муромца подмоги просить, ему, князю Труворичу, внуку крестьянскому челом бить, он вовек забыть не сможет.

Ефимий из Ольшаницы посмотрел на меня невыразимо тоскливо, так, будто я затронул старую, но все еще ноющую рану.