Книга Государи московские. Книги 6-9 - Дмитрий Михайлович Балашов

многие иноземные рыцари. Обозные повозки рыцарского войска были дочиста разграблены победителями. Многие обогатились, снимая доспехи с побежденных. Бочки с вином, до которых дорвались победители, Владислав приказал вылить на землю, дабы не погубить рать при возможном вражеском нападении. Вино это, смешиваясь с кровью, образовало ручей, который любители преувеличений назвали «кровавым».

Ян Длугош называет цифру убитых врагов в пятьдесят тысяч, и сорок тысяч пленных, впрочем, не настаивая на точных цифрах. (По другим известиям, рыцари потеряли тринадцать тысяч человек.) Однако дорога отступающих на протяжении нескольких миль была устлана трупами павших, земля пропитана кровью, а воздух оглашался стонами умирающих, многие из которых, не дождавшись помощи, замерзли и умерли к утру под холодным дождем.

И… И кабы Владислав-Ягайло не ждал невесть чего, стоя – на костях, и послал бы тотчас рать к Мариенбургу, растерянному, лишенному войск рыцарскому гнезду, война была бы кончена вовсе, Орден сокрушен, и дальнейшая история Поморья пошла бы иначе… Не пошел, не сделал. И лишь позже, когда рыцари опомнились, долго и упорно осаждал Мариенбург, и опять наделал глупостей, не позволивших ему взять город.

Поляки в том и следующем году еще трижды схватывались с рыцарями, каждый раз побеждая. Ибо при Грюнвальде погибло не только рыцарское войско, погиб, что важнее всего, миф о немецкой непобедимости, миф, который Германия восстанавливала вновь и вновь, с тем же упорством, с каким создавала миф о неодолимости своих гоплитов древняя Спарта[174]. Весть об этой победе достигла Москвы уже к началу августа. Только-только воротился из-под Владимира Фотий, готовилась рать в отместье за набег, организованный Данилой Борисычем и казанским царевичем Талычем. Невеста царьградского царевича Анна готовилась к отъезду в далекий Константинополь. Что-то неясное вновь совершалось в Большой Орде. И Василий никак не мог понять: к хорошу али к худу пришла победа Витовта и поляков над немцами? С одной стороны – оставят хоть на время в покое Псков. С другой – что принесет Руси усиление литовского великого князя?

Во всяком случае Софья гляделась именинницей. Даже ее бояре, и те ходили, слегка задирая носы. Разговаривая с мужем, бросила невзначай: «У тебя вот…» Василий пошел бурыми пятнами, и у Софьи хватило ума не продолжать, не дразнить супруга стыдным погромом града Владимира. А когда он, прослышав о Грюнвальде, зашел к ней в покой (зашел, заранее слегка оробев), Софья царственно выпрямилась и, слегка прищурившись, гляделась в полированное серебряное зеркало. Отвердевшее лицо много рожавшей, уже немолодой женщины, было сейчас как-то по-новому именно царственно красиво: в своих редкостных розовых жемчугах гляделась жена королевой, Ядвигой. И у него полузабыто явилась прежняя слабость в ногах, и волнение, давно уже не испытываемое, и даже робость перед женой… Нет, не зря Витовт особенно любил эту свою дочь!

Она, она, вместе с отцом победила немцев под Танненбергом! Она сама мчалась на легком гарцующем коне по бранному полю, в серебряном шлеме с перьями, в серебряных легких латах, писанных золотом и чернью, и царственно озирала поле боя. А он вновь стоял под Краковом у хлебного зарода, и краснел, и бледнел, и сухота во рту, и чувствовал себя тем, прежним мальчишкой.

Василий приблизил к жене. Она княжески протянула ему руку для поцелуя. И не высказала, слава Богу, не высказала ничего, только гордо вскинула подбородок, с которого как-то враз исчезли прежние складки. Она вновь была прекрасна и почти недоступна ему.

И еще добило Василия известие об окупе, взятом Ягайлой с Витовтом с Марьина города при вторичном походе: триста тысяч золотых пенязей. Таким убогим почувствовал он себя со своими тысячами трудного серебра, которых было все не собрать и которые уходили и уходили в жадные руки ордынцев.

Глава 38

Последствий Витовтовых побед долго ждать не пришлось. Еще весною свея захватила городок Корельский на свейском рубеже, и Семен-Лугвень с новогородцами, отмщая захватчикам, совершил победоносный поход к Выбору, взяли охаб у города, разорили волость, привели множество полону, скота и добра. Теперь, после побед над Орденом, уже поздно осенью, в самом начале зимы Витовт потребовал у Нова Города разрыва перемирной грамоты с немцами, на что новгородцы резонно заметили, что-де у них свой мир с Москвою, свой мир с немцы и свой с Витовтом (рвать отношения с Орденом значило остановить ганзейскую торговлю[175]). Тогда Витовт потребовал, дабы и Лугвень порвал с Великим Новгородом и воротился в Литву, да еще разразился целым ворохом обвинений:

«Ваши люди нам лаяли и бесчествовали и погаными нас звали. Еще же над тем приняли есте нашего ворога, княжа Юрьева сына Святославича, князя Федора».

Лугвень тотчас сложил целование Нову Городу, заявив кратко: «Я с королем и с Витовтом один человек». И хотя несчастный смоленский княжич, на коего, неволею, падали грехи его покойного отца, сам тотчас отрекся от новгородского кормления: «Рече новогородцем: о мне с Витовтом розмирья не держите», – и отъехал в немцы, Витовт с Ягайлой тем не менее второго генваря прислали взметную грамоту Нову Городу, что грозило новою войной.

В Москву спешно прибыл к новому митрополиту Фотию новгородский владыка Иван – просить защиты у духовной власти, дабы преосвященный помог в переговорах Василия Дмитрича с Витовтом. Опять Василий оказывался как бы меж двух огней, и кабы не клятый договор Витовта с Ягайлой, отдающий Литву после его смерти в руки польского короля, невесть, переспорил бы Василий Дмитрич или нет на этот раз свою литовскую жену…

Неудачи меж тем сыпали со всех сторон. В том же январе, на память Иоанна Кушника, князь Петр Дмитрич, брат великого князя, посланный в сугон за нижегородским князем Данилою Борисычем с ростовскими и ярославским князьями, столкнулся на Лыскове с объединенными силами обоих Борисовичей – Данилы и Ивана – с булгарскими, казанскими и жукотинскими князьями. «Сеча зла», как писал летописец, длилась весь зимний день. Истоптанный снег, трупы и шевелящиеся раненые в снегу, кровь, свертывающаяся на морозе, ржанье коней, посвист стрел, крики «Алла!» и «Хурра!» В конце концов, татары начали одолевать, был убит московский подручник князь Данила Васильевич, ростовцы откатывались, бросая оружие. Петру Дмитричу, не столь уже испытанному в воинском деле, с трудом удалось